Сибирские огни, 1929, № 2

В углу кто-то сказал: — Врат едет, вот он и старается. — Что? Брат, говоришь?— ухватился Ефим,-— Для меня нет ни родных, ни зна­ комых: в войну все такое, как ветром, выдуло. Не задумаюсь &рату башку оторвать, ежели он насупротив, скажем, советской власти пойдет. И в низкой комнате сборки установилась такая тишина, что слышно было, как дышали замолчавшие мужики. — Пусть едут. Скатертью дорога,— быстро овладев спокойствием, говорил Ефим. Собрание больше не возражало. На следующий же день Амос увез на новый участок т р воза леса, чтобы к вес­ не построить там избушку. И после того дня, когда общество разрешило создать выселок, Амос сговаривал брата поехать вместе, но Гриша всегда отвечал грустно, как бы жалея, что говорит это: — Нет уж... Не поеду я. Тут буду. — Но почему не поедешь? — Так.— Гриша не говорил о причинах отказа, стыдясь. Он не мот говорить, что остается в селе только потому, что Агришгана наотрез отказалась еха/гь. — Ой-ой! Как страшно, юбки даже дрожат,— 'смехом отвечала она на угрозы мужа. Когда, отказавшись от угроз, делал попытку сговорить ее, она отвечала вразу­ мляющим тоном, как говорят взрослые с детьми, всем интересующимся, но малое по­ нимающим. — Зачем мы поедем туда? Сам посуди. Я молодая еще и по своей воле в ката­ лажку себя запираяъ не хочу: будешь сидеть там и в поле поглядывать: ни в гости схо­ дить, ни на народ посмотреть. Не поеду, не поеду. Да и тебе не поглянется там. Отца даже и не спрашивали. Все были уверены, что он, отдав себя на служение богу, как говорил он, не изменит своего решения. В тот же вечер, когда все имуще­ ство было разделено, Гурыга положил в мешок книги, старинные иконы, две пары белья и последнюю пару кленовых ложек с крестиками, которые он так берег, одел новый ту­ луп из дубленых овчин и ушел в моленную, не сказав никому rat слова. Через три дня пришел за последними иконами. А — В моленной живу. Топлю, подметаю, караулю,— сказал. Сыновья заметили, что голос отца стал мягче и певучее, а хозяйственная расто­ ропность заменилась важной медлительностью и сознанием особенного долга, исполняе­ мого им. Теперь, что бы он ни делал, он всегда двигался так тихо, что будто впереди была смертельная опасность и медлительностью этой он хотел выиграть время для спо­ койной жизни, в которой находился сейчас. Он казался постаревшим, в бороду «го ка­ ждую неделю вплетались новые белые, точно серебренные, волоски. Как-то, в одно из редких посещений отцом дома Гриша сказал: — Жил бы дома, по хозяйству советом пособлял бы. — Не сомушшай.— Отец ответил коротко й, тяжело вздохнув, сотворил исусо- ву молитву. Один Амос одобрял поступок отца: — Правильно старик сделал, по-божецки. Свои и чужие грехи замаливать бу­ дет, даже твои, басурман, замолит,— обращаясь к Ефиму, говорил сурово, будто делая снисхождение, чтобы спасти его. — У меня нет грехов, такими пустяками не занимаюсь,— шутливо ответил Ьфим. Вопрос о постройках оставался нерешенным: братья после того дня не пытались говорить с Ефимом об этом. Они условились между еобою, кому какую половину ста- 111110 отцовского дома. Гриша взял горницу— она хотя и оставалась без сеней, но утлы