Сибирские огни, 1929, № 2
— Ну-ну, не т о р и ты, тятенька. Ты еще дольше нас грешных проживешь: старый народ— крепкий, живучий. — Нет. Умру. Птицу Сирина я видел и голос ее божественный слышал: умру.— Лицо его было бледно; тусклый и блуждающий взгляд метал он по комнате, как бы не замечая стен и всматриваясь в даль, отыскивая то, что бьгло тогда таким близким, при ятным и странным. X III. Утром Амос -с Гришей насыпали в мешки пшеницу. Ефим, не взглянув на них, прошел мимо возов. И при этом он вспомнил Германию: — Когда у нас столько железных дорог будет, как там? Вот повезут его, хле бушко, за сто верст. А в Германии: куда ни посмотришь— везде дороги: там дым идет, здесь паровоз свистит, тут дорога чернеет. Воспоминания всегда оживляли его, вливали новую силу; появлялась гордость и уверенность в себя, сарану и ту силу, которая вот-вот должна развернуться в огромные ветки железных дорог, обсыпанные листьями заводов. Он знал, что гожа у Сибири сталь ной только хребет, а пухлые бока— деревянные, покрытые серым мхом и камьпнами бо лотными, но он верил, что грядущие годы вырастят стальные ребра, подведут крепкие ноги и тогда огромная страна загремит новыми доспехааш, блестиет своим богатством, вырванным из-под мхов, лесов и камышей. В лучшее будущее он верил не слабее, чем когда-то его дядя— в припествие антихриста, а теперь— -в свою близкую смерть. — II мы, чорг возьми, раздуем кадило!— говорил он.— Сибирь матушка велика, но дура нока. Вот подучится она немного да в новое платье нарядится, так лучше Герма нии будет. Сибирь крепка, народ здесь— во! Недалеко от ворот встретил Сидора; по тому, как часто махал он руками, знал, что Сидор торопился но какому-то важнейшему делу. — Здорово живешь, парень.— Приподнял шапку над головой.— А я к тебе бегу. — Ну? Что случилось?— Ефим остановился. — Выхерь меня из ячейки.— Сидор часто мигал и морщился. — Почему? — Так что не желаю.— Сидор ехидно улыбнулся, смеясь над такой наивностью, как казалось ему, развел руками и качнул головой.— Какой толк1) состоять, раз с меня дерут разверстку, как с сукина сына. Раз я есть партейной, то и разверстки с меня не должно быть, а Макар говорит, что я должен вперед всех везти. Вот тебе и партеннай. — Макар нрав,— коротко ответил Ефим. — Я, парень, не один выписываюсь, еще там которы мужики... Ефим прошел мимо него, как мимо чечтовека, не достойного внимания. — Дак как? Выхерншь?— Сидор шел позади Ефима. — На кой чорт нам таких баб в штанаж?! Выхерю,— Ефим говори грубо,— когда развережу уплатишь. 4 Весь день провел он в сельревкоме. С восьми членами ячейки пришлось веста такой же разговор, как и с Сидором. Разверстку нужно было уплатить в три дня. Боль ше десятка мужиков посадили в каталажку. Поздним вечером пришел домой. Тимша встретил у дверей, узнав отца по тяже лым шагам; прыгнул на руки. — Тятька плишел! Тятька плишел. Брось меня к погожу. — Мать где? — Уела куда-то. Давно-давно уела. Ефим сел на лавку и правую ногу закинул на левую; мальчик встал на носок сапога: — Поканай меня,— протянул отцу руки.— А дядя Амос и дядя Глаша уехаля. ') Толк—выгода.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2