Сибирские огни, 1929, № 2

— Ведь вот, кабы знатье, дак только бы положить. Ах ты, беда какая! Амос, нерешительно, будто боясь удара по затылку, поднял голову, посмотрел в глава, отца и, неторопясь, вытолкнул сквозь редкие зубы нерадующие отца «лова: — Задним умом живешь все.— Низко опущенные брови, грубый голос, припод­ нятый и вздрагивающий правый ус сообщали о волнении, которое не мог он сдержать, решив высказать все, о чем думал не один год.— Сколько говорил я тебе: положь в бан­ ку. Грехи все, у тебя. Люди будут с деньгами, а у нас— лопнули. Хозяйствуешь, тая ладом хозяйствуй. За старину все держишься, на старый, па деревянный, аршин ме­ ряешь и не видишь, что он негоден сейчас: ссохся, обкоротился. Теперь железный ар- пшн-то нужен. Вот с машинами тоже,... который год говорю: купим молотилку. Гурьян покашливал все чаще и чаще: обрубил укоры сына грубым окриком: — Амос!..— Не мигая, смотрел в глаза сына, пока они не покрылись слезой и пока потухший взгляд Амоса не упал на снег.— Берись и хозяйствуй сам. Тебе давно говорят... Отца учить вздумал?— Гурьян пошел от саней, но вскоре вернулся и сказал уже спокойно, будто между ними ничего не произошло.— А я слышал, что пойдут. Ста­ рик един, страншгчек, проходил тут и сказывал: после Алексея человека божьего бес­ см енно пойдут. И -серебро, говорит, появится. Амос молчал, и старик, потоптавшись около него, пошел иод гору. Последние годы две думы занимали Гурьяна, часто переплетаясь и путаясь, ду­ мы эти— о деньгах и хозяйствовании. В эту зиму больше думал о последнем. Не раз решал по ночам махнуть рукой на все и передать хозяйствование старшему сыну, но вскоре опасение овладевало им. — Не справиться он, молод еще... Думал он об этом и после прихода Ефима. — Теперь-то уж твое, далия отступаться: дай нм волю, так всю домашность но ветру развеют сыночки дорогие,— При этом он царапал кончик носа, на котором чернел кустик коротких волосинок.— А то подерутся. Это будет: Амосу с Ефимкой не- еовладать. Отца не слушает, а уж брата-то сродного и подавно не послушает. Об этом же думал он и теперь. — Надо подождать, пока, деньги пойдут, а то укорять после будут... Он несколько раз собирался спросить Ефима о деньгах, подходил даже к нему с этим намерением, но каждый раз повертывался и быстро уходил: — А ну его ко врагу. Правду не скажет, а наюмех подымет. Да он и не знает ничо. День ото дня хозяйствование, становилось тяжелее, чаще приходили думы о том. чтобы сбросить с себя ношу нелегкую. — О душе мне сейчас надо екорбеть, на небе богатство 'собирать, а не о жи­ тейском некчись. Все равно теперь уж нового ничего в хозяйство не заведешь, а умру— так и так— все на мелкие клочки разорвут. Бывало, отвязывал от узкого ременного пояска ключик от ящика, окованного же­ лезом, делал с ключом в руке несколько шагов, чтобы, пройдя сени, отдать его Амосу и благословить сына на хозяйствование, но всегда останавливался, и, будто испугав­ шись кого-то, озираясь по сторонам, торопливо привязывал ключ, дрожащими пальцами затягивая узелок ремешка. В колебаниях проходили недели и месяцы. Укоризненные слова сына расстраивали и обижали старика. — Плюну на все,— говорил он, подходя к пригону.— Пусть сами, как хочут... Корить не будут... Под крышей встретился с Агриппиной. Она несла ведро с молоком, от которого подымался пар. По-пегушиному подымая грудь, будто выпрямляясь, остановил ее от- талюгвающим взглядом. Агриппина, теряясь, пожала плечами, будто желая вывернуть­ ся из крепких рук, сжавших ее.