Сибирские огни, 1929, № 2

Под неуменый свист галиц И песня льется неуемно— О смысле взрытых копаннц, Залегших скатертью неровной. Табун здесь нынче ночевал— Свежи следы его кормежки. И дышит теплотой оскал Глубоко выбитых дорожек. Мороз не жжет под сокуем, А глаз давно поймал на мушку Хребет далекий и на нем Ряд пятен в снеговой опушке. Прямой дорогой— на хребет!.. Ко грани вскопанного круга. Чем ближе грань, тем тише взмет Голиц, звенящих по застругам. (Н. Грудницкий «У табуна». «С. О.», 28 г., № 2). Здесь целый ряд провинциализмов: копаницы, голицы, сокуй, заструги. Не входя пока в оценку сейчас приведенного отрывка, следует отметить, что в провинциальных говорах живет много выразительных слов, способных ожи­ вить поэтическую строку, при том слов, которые воспринимаются, как родные и понятные. Вот хотя бы, вместо эхо,— «отгул», некоторые названия ветров у бело- морцев («летник»— зюд, южный ветер). Хорошо сибирское слово «глядень». «Кубдя лег на брюхо и поглядел вниз. На мгновение он почувствовал себя сросшимся с этим камнем. У него зазнобило на сердце. Глядень обрывался сразу сажен на пол­ тораста, а там шел пихтач, россыпи и камни. За пихтачом— озеро»*). Восстановление образного значения слова удается, как выше сказано, если оно употреблено в необычном сочетании, т.-е. особенность поэтического языка и состоит именно в применении своеобразных, «остраненных» сочетаний. Речь в та­ ких сочетаниях имеет переносный смысл, она иносказательна. Но мы Уже остана­ вливались на том, что и вся-то наша речь имеет смысл переносный. Однако, этой ее «переносности» мы не ощущаем и, например, фразу «соседка обратилась к за­ щитнику» было бы странно понять в таком, приблительно, виде: сидяшая вместе повернулась к стоящему (находящемуся) за щитом. Слова здесь обратились в про­ стые знаки понятий, и, чтобы они ожили, иносказание должно быть новым. Всеми употребляются, например, выражения: лошадь мчится, как ветер, как стрела, вихрь, молния и т. п. и всем эти выражения примелькались. А вот у Гоголя («Тарас Буль­ ба») Янкель расписывает гайдуку в тюрьме: «Нужно пана посадить на жеребца, та­ кого скорого, как муха, да и пусть муштрует полки». Мухи не раз изводили Янке- ля, садясь на его товар и ускользая от его рук; гайдук тоже не раз бесплодно пы­ тался поймать муху у себя на носу и на трехярусных усах. Быстрота мухи дает более яркий образ, чем хотя бы вихрь, — и не для одного Янкеля, пожалуй. Итак, поэтические словоновшества — явление закономерное. Если поискать ь прошлом, то и у классиков мы найдем не менее странные смелые образы, -чем у новых и новейших писателей. «... Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми ка­ зались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке; дом стоял крышею вниз, будка валилась ему навстречу, и алебарда часо­ вого, вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами, блестела, казалось, на самой реснице его глаз» (Гоголь «Невский прос­ пект»), «По доскам моста- раздались прозрачные звуки копыт» (Л. Тол­ стой «Война и мир», 1, 2, V III). «Надменная улыбка выдавливалась на губах его» (Достоевский «Преступление и наказание», V ч., IV гл.), .< V I. Кроме образности речи, поэзия обладает еще могучим средством зараже­ ния — ритмом. Этим средством пользуется преимущественно лирика, т. к. яснее всего ритм сказывается, конечно, в стихах. Но известной ритмичностью обладает и не стихотворная речь, и этим ее свойством поэты умеют пользоваться. Вопрос о ритме в своем роде не менее сложен, чем вопрос о поэтическом образе, но для *) В. Иванов, «Партизаны». VI. Глядень — возвышенность, холм, горка, от­ крытое. высокое, прозорное место. Даль. Словарь, 1.