Сибирские огни, 1929, № 2

Темно. Тишина. Только шорох течения чуть слышен вдали. — Там в кустах, на берму, есть лежанка. Удобно, приятно, посидим и спокзйно вернемся домой,— говорит Ivaнаев своей соседке, ведя ее. к бефегу реки. «Журчат синие волны, шумит ветерок»...— Тихо, полушоптом поет он. — У меня немного в кармане... захватил полбутылки всего, ну, тяни через горлышку...— сидя на берегу Бия под кустом, угощает он соседку. — 4fo ты, что ты. Я не пью, боюсь. — Ну, брось дурака валять, работницы все пьют и весело живут, вали, чего там,— уговаривает он. — Ты сам «начала,— -робко шепчет она. Пьют оба. Уже полночь. Потухли огни. Две фигуры украдкой пробираются в свои квартиры. Устали, утомились. — Ох, беда моя,— стонет Нюрка за ткацким станком. Куда я с ним деваюсь, родится, яслей нет, выгонят <с работы, что я буду делать,— жалуется она подруге. — С кем ты набегала? Потупилась... Покраснела... не хочет сказать. Не велел. «Забеременеешь— женимся»— сказал он ей. Идут дни за днями. Грустной становится Нюрка. Растет живот. — С кем это ты нагуляла?— спрашивает делегатка. — Не скажу!. — Нет, должна сказать. Беременных вон как много. Просить будешь за 2 месяца до родов и после родов. Не ветром надуло, чего боишься-то, не ругают тебя, чай. Дело страдает, больше десятка таких, как ты, не один ли у всех у вас муж-то?— настаивает делегатка. — Канаев!— потупя очи, полушопотом отвечает Нюрка. — Вот прохвост. Сколько девушек испортил. Все на него, всех обманывает, а сам поет соловьем. Надо в бюро нажаловаться. Пьет много и за женщинами вьюном. На свет поколенье целое выпустит. — Партия не может вмешиваться в мои личные дела, как хочу, таж и живу,— спокойно отвечает Каляев на пред’явленные ему обвинения. Постанови™ перебросить тов. Канаева в другой округ. Дать строгий выговор с предупреждением. — Что я буду делать, раз все мещанки. По характеру найти не могу,— отве­ чает он и уходит. — И что пошло нынче. Ой, батюшки! На консультацию ходит сейчас 12 бере­ менных девушек. Парни по стопам Канаева пошли. Вот фрукт, перепортил девчат и уехал. Парни охальники стали. Беда женщинам. Мирволят этим развратникам,— го­ ворит тетка Настя. — Не говори, что распутиновщпна, то канаевщина— одного поля ягода... Ну, хотя не дошло до убийства. Вот Бычков пред. РИК’а Яминсжого на этой почве свою жену убил. Вот до чего дошло. А большевики тамошние его защищают. Говорят: «живи веяк, как хочется». Девка, слышь, не. попадайся на удочку. Вишь, какие они нынче ста,та, перепортили всех девок, паршивцы. Власть портит. Силу забрали, надо пониже их спускать. Тут образумятся,— сердясь отвечает Насте дед Архип. — Подумаешь, пятая жена... А если четвертая оказалась мещанкой? Что я должен делать? Трем женам плачу алименты. Разоряют чертовки. Пожил— глядишь, карапуз ползет. Только не найдутся по (сердцу,-—рассуждает Беззубин, секретарь Тагульского райкома. Он идет по стопам Канаева и копирует его дела. На собраниях и митингах везде мечет громы и молнии за воздержание. — Сытно кушают у нас работники. Жир играет, что им, на стенку лезут. Никто не одергивает безобразия. Жохи... Ух, какие! Прямо зимогоры.