Сибирские огни, 1929, № 2

VI Все село уже больше десяти лет обмолачивало хлеб машинами, Гурьяна же сы­ новья не могли сговорить на это. — Умру, тогда как хочете. Пока я жив— на моей ограде машине не бывать. Он не согласился даже, на покупку плуга. — Соха-матушка— кормилица. Сама богородица благословила соху. Сохой де­ сятину в день вспашешь, а нлужишком,— знаю я,— надо два дня пахать,— говорил • он.— Хлеб машинами молотят, а как его есть-то после машины? А ежели милостиику подать придется? Во всем селе остался единственный овин у Гурьяна. Зимами пересушивали в нем по пятидесяти овинов хлеба, молотилами выбивали зерно на гумне. С полночи уезжали мужики в поле за 'снопами, чтобы вернуться к рассвету, когда старик кончал сушку первого овина. • В эту ночь неспокойную Гурьян проспал и будил Амоса позднее, чем в предыду­ щие ночи. —- Вставай. Поезжайте с богом.— Говорил, одергивая с сына одеяло.— Лучше клади-то огребайте. Снег из комлей выбивайте чище. Он прошел в горницу, где спал Ефим, поставил 'свечку на стол и заглянул на кровать. Устинья лежала на животе, а Ефим— ж ней спиной. Старик покачал головой. — Худо. Худо дело. Вражда между мужем и женой появилась— и в семье она вырастет, как, осот на сырой земле. Подошел к кровати и, громко проговорив «исуоову ж литву», потряс племянника, за плечо. — Ефимунгко, проснись-ко. — А?— Ефим повернулся к нему лицом и приподнялся на локте. — По снопы ребята-то поехали. — Ну и что же? — Ничо. Ехать надо. Пособи. — Не поеду я сегодня.— Он лег и потянул на себя одеяло. — Не поедешь? Лежать тебе надо? А мы сколь годов-то семью твою кормили?' Думали: сам приедет— помощником будет, а он— на вот тебе: спать хочет. — Замолчи, старый чорт, возьми тя лешак!— Ефим сел на кровати. Устинья проснулась и ничего непонимающими глазами смотрела то на свекора, то на мужа. — Петухи: только сошлись и драться. Гурьян, схватив свечу, пятился к двери. — Мне что, ле^и. Хоть всю зиму лежи, как сурок, только кормить тебя не будем. У нас лентяев г, кормят. — Старичонко!..— Ефим спрыгнул с кровати... Устинья схватила его за руку, н» он оттолкнул ее. Его, незнающего усталости, обвиняли в лености. Это задело за живое. Не вино­ вен же он, что теперь жизнь свою надо перекраивать иначе, чем это было раньше, и ,)н не знал еще, как это сделать. Он спал подолгу, не испытывая ни угрызения совести, ни малейшего желания заботиться о хозяйстве, которое не мило ему. Свеча погасла. Босые нога прошлепали к двери. Дверь хлопнула. В сенях Гурьян сыпал проклятия. Y II Под навесом кто-то колол дрова, когда Ефим, возвращаясь домой, вошел в ог- ьиу. Остановившись у ворот, он'прислушался к размеренным звукам, летевшим е гумна; " ffl были настолько последовательны и согласованы, что, казалось, не молотят там, а- 'карательно выстукивают бойкую частушку.