Сибирские огни, 1929, № 2

колаевке зарабатывают около 6 рублей, середняки 3-3 р. 50 к., а беднота— полтора и два рубля в месяц на едока. Против коммуны на другом берегу реки разрослись ива, береза и осина. Это— забока. Забока— место летних гуляний и отдыха коммунаров. Молодежь до поздней йо­ та засиживается там. — Веруся! А Веруся! В забову пойдем? — Пойду, только маму спрошу. — Пойди поиграй... парнишек бойся... на обман не попадись, береги себя. По­ гуляй, 'милая дочка, побегай. Вот тебе платок. Лето пролетело... Понурила голову Вера. Ходит сама не своя. — Мама, а мама! Я беременна, он жениться обещал. Жили, как муж и жена, полюбила, я его!— шепчет маме она. — Ой, Вера... Отец узнает—-убьет. Не говори ему, может, женится. Белозерцев Шурка женился накануне родов, грех покрыл. Не плачь, милая дочка,— уговаривала ее мать. Шила в мешке не утаишь. Роман, узнав о беременности Веры, не стал ходить к ней. Наоборот, стал посмеиваться. — Эх! Веруся!.. Хороша, да не моя!— говорит он. Отец Веры Ермолай человек суровый и тяжелый. Узнав о беременности дочери, долго кричал и ругался. — Ишь! Позорить отца вздумала! Роман хоть и комсомолец, а шалопай! Верь ему... У! У! Сука... Изобью,— кричит он и бьет Веру, стараясь ударить в живот, чтобы выкидыш был. Плачет Вера. Исхудала. Охает мать, плачет вместе с Верой. — Проклятая забока... Обманул... Я верила ему, а теперь все на меня— и Роман, отец ребенка, и отец, и Ирина Тихоновна женотделка и все комсомольцы. Куда я... Удавлюсь. КОШМАРЫ Предвыборное собрание бедноты в с. Ново-Обинке проходило бурно. Много вы­ ступало ораторов. Выдвигаемых в сельсовет кандидатов по косточкам разбирают. — Гнать Пронина Михаила из кандидатского списка! — Почему же это? — Я расскажу сейчас, почему,— поднимаясь, говорит бедняк. Все притихли и слушают. — Дело было в 1924 году. Его сестра Белозерцева Анна сошлась с коммунаром Никитой Тимашевым и потребовала куда-нибудь девать жену Никиты, Тимашеву Агафью. — Ну, и что же? — Что же? Подкараулили Агафью Никита Тимашев и Михаил Прокин на Ануе у проруби, схватили ее и утопили в реве— сунули под лед. Вот п все. — Ну, а дальше что было?-— опрашивает председатель. — Никита Тимашев не мог сдержать угрызений совести. Рассказал коммунарах коммуны «Красные Орлы», как они утопили Агафыо, и тут же застрелился из ружья. А этот Прокин Михаил вышел из коммуны и вот теперь его в сельсовет. Надо его в тюрьму. Дело заглохло... Не допрашивали даже, а его в совет. В шею его,— заканчивает бедняк. Все коммунары подтвердили этот факт. Федосья Пенкипа тихо жила в коммуне «Заря Справедливости». Про нее так и говорили: «живет тише воды— ниже травы». — Боюсь я коммуны. Говорят, все общее— и хлеб, и одежда и... и...— боюсь сказать— и мужики. Откажись, и вытопят. Куда я... одна бедная... Приехала из Пензы... мордовка. Ох, боюсь,— жалуется она соседям. Ласковый и приветливый к женщинам Тарас Синченво, председатель коммуны. Слухи ходят, что он большой бабник,. Женщины говорят: «надо с ним осторожно», а