Сибирские огни, 1929, № 2

Обидно стало Минею. Много людей новых, коим впервые со стариками быть при­ ходится, их стыдно. Зачем Акиндин при; них позорит. Встал и загундосил. — От божьего не отказываюсь. Пострадать дано будет, во славу сочту. И сел. Повел Акиндин глазами по рядам и наткнулся на другие— острые смеющиеся. Федот в бороде улыбку запрятал. — Кака 'бумага-то Лкиндин Софроныч? Загорелся; Акиндин. Старое вспомнилось. Шонотом глухим бросил. — Тебе бы быть здесь не надо. Забегала, улыбка морщинками. — Чему бы так. Общее дело, сообща и решать. — От старого ие отрекся, старжам не подчинился. — Гумага-то каю ?— повторил Федот и не отводил глаз. Отвел Акиндин глаза. — Гумага приказывает грамоте учить, кому шешнадцать стукнуло и до 35 по­ до?. Пришлют людей своих, обучать зачнут с осени. — А ребят как?— заволновался Федот. Бурой корой покрылся Акиндин. Загорелся огнем. Сошлись рыжие мхи. — Выдь-ка отсель... Забыл што ли, старики выселить тебя порешили. Места тебе тутока не с нами. Выди, выди. Не: вводи (бесовское в место сие святое. Не тронулся иикто, и только Миней 'будто уже стал, сдвинулся, ровно сказать хотел. — Проходи уже, пропущу. Встал Федот. — Ка®, стариси. Присудят— уйду.— И 'бросил на Минея иголку,— ты, вьюн, ужмись, болячка ты, не человек. Молчали старики, молчал и Акиндин. Ждал. — Молчат, значит,— скривился Федот— твоя взяла, Акиндин Сафроныч. Што ж, прощенья просим. Отшвырнул с дороги Минея, будто гада на дороге встретил, прошел на дорожку, крепче шапку надвинул и зашагал, не оглядываясь, к деревне. — Судите, старики. Ваше слово. Молчали и теперь старики. Жернова терлись с надиром, не высеивалось ничего. И разжигался Акиндин. — Враг близко, старики. Думайте, Ваше слово. Пошевелил перстами Софрон, гукнул: — Коль решим приять, сам-то согласишься, Акиндин Софроныч? Не ждал такого, дернулся. — Пытать думаешь? — Не пытать. Слово твое знать хочу. Обидой полыхнуло Акиндина. — Пятнадцать годов человеком управляю, в жизни от стариковских заветов не отступал, неужели теперь отшагну? Распрямился Панфил, жилочками затрепетал и глаза слезой застлались. — К тому слово мое, старики. Стар я стал. Глаза но впдят, нота не служат, могила скучает. Домовину запас. Не след мне лукавому подчиняться, грех на себя в смертный час принимать. Силен лукавый. Влез он в тайгу, из Гуськов гнездо шершне- в°е содеял. Уберегемся ли мы от плевел его. Посеял он, нечистый, их везде. В месте <®ем святом плевелы растут. Не слышали штоль Федота? Растут, старики, плевелы, растут. Погибнет место сие. Не уберечься. Слово мое стариковское тако. Кто ежели в вере тверд, уходить надо. Миром всем уходить. Старики в Беловодье ходили, нам заве-