Сибирские огни, 1929, № 2

Блеснула глазами, обожгла и вдруг прижалась к брату. — Братец, не мучь только сердца. Ежели ж зря сказываешь, не тревожь. — Слово твердо,— нахмурился Никифор. Иди покуда. Верь слову, да не бол­ тай. Вот и весь сказ. Будет чего— скажу. Выпорхнула и убежала к мосткам горящая, взволнованная. Молельня совсем закрылась пихтачом, спряталась в кудлатую зелень, ушла в глубь, чтобы от глаза человеческого спрятаться, не вылезать, не мешать ему. Кустарник отемнил стены, загородил и нет молельни, не видать. Трава вытянулась в дудку, растопырилась резными листьями, раскидалась цветными шапками и обтянула щебнистую тропку, припрятала ее. У входа— лужайка. Бревна, заместо скамеек,— отдохнуть от долгой службы, оттянуть тягость старых ног. И на траве, бревнах, пеньках расселись старики, мужики бородатые, кто повер­ ней, надежнее. Молодняк в деревне остался— не дорос решать дела общественные. Ба­ бам и близко ходить запретили,— не бабьего ума дела с мужиками совет иметь. Круги стариковские по годам, почетности и хозяйственности. Кто заслужил— тому и круг первый, а борода молодая— позади— 'подальше. Акиндин встал, снял шапку. — Помолимся, старики. И будто покойник рядом— тишина мертвая, взор опущен. Шапки сняли, на пол бросили и за,кланялись глубоко со вздохом. Поднимались, делали крест и спина гнулась к полу. Говорил Акиндин молитву, и глухим стоном ^повторяли ее. Откланялся Акиндин и все 'стихли. Сделал несколько крестов, повернулся, перекре­ стил всех и сел. Подкошенной травой закивали старики, рассаживаясь по местам. — Старики!— глухо гудел голос, шел будто из земли, а угли зыркали, впива­ лись, держали на примете. — Враг человеческий близко. Знамения верные. Знаете вы их, говорил... У во­ рот враг. Лукавый заглядывает в наш скит. Молиться, старики, время настало. Только вздохи отвечали Акиндииу и седые бороды крепче натыкались на посохи, глаза, прятались в землю. Софрон— борода— поднос золотой— гулко вздохнул, уперся в колени, спина не гнулась— толщина мешала. — Прости, господи. У Панфила спина сухонькая, коромыслом согнулась, бороденка растрепалась и будто трясет его, вздрагивает, бьется в тревоге внутренней. Миней за тушей Софрона весь ушел, только глаз щелку выискивает, на Акинди­ на глядит. И те, у кого еще борода свежая, кому слово свое давать вперед не полагает­ ся, сидят, будто застыли, не шевелятся. — Шершневое гнездо развозилось. Грозится бесовщину к нам напустить. Бумагу, старики, прислали... В веру свою насильствйем обращать хотят. Старики, надобно слово свое сказать. Подчинимся, старики, аль нет? — Прости господи,— гуднул Софрон, и тенорком запел Панфил. — Смерть близка, конец чую, подчиняться бы, ровно, теперь не гаже. Душу антихристу в лапы отдавать, коли приход господен чую, не желаю. Подпел ему Миней. — Миром надо, коли все, так все. Не принимать. Выискал его Акиндин за Софроном. — Не бегай, Миней, не греши, не выскакивай. Апостол Петр трижды от господа отказался. Веруешь ли? Не отопрись.