Сибирские огни, 1929, № 2

— Так вот, Меркурий: в Гириа-нии у каждого часы. Про германца слышал? Я был там. В плен omi меня взяли. Хорошо живут окаянные.— Он щелкнул языком и широкой ладонью хлопнул по колону.— Машины везде! Меркуша стоял против дяди и внимательно следил за движениями его губ, с юной жадностью хватая слова. — Ехать надо— автомобиль: телега без коня. Такая вот телега,— развел руками, показывал ширину автомобиля.— Воров доят машинкой, картошку копают машиной. Пашут машинами. Запустят трактор, пройдет он раз— ползагона вспахано. Любо-дорого смотреть!— Обеими руками хлопнул по коленкам. — А коней, дядя, сколь запрягают в ые? — Дурак. Она сама идет. Только дымок сзади... Тут— колем, тут— плуги. Меркуша напряженно следил за руками дяди, представляя себе машину огромным чудовищем, похожим па припавшую к земле, собаку. Чудовище катилось в его вообра­ жении на колесах таких же, как у сенокосилки, и огромными когтями, расположенными позади хвоста, царапало землю. Ему хотелось видеть эту машину, и он захлопал ладошами. — Она черная? Большая? Где сделали ее?— забрасывал дядю вопросами. Сумерки сгущались, и еерота, ложившаяся на лицо Меркуши, скрывала его во­ сторг, только попрежиему звенел его голос да сверкали в сероте вечерней его белые зубы и светлые глаза. Ш Кривая улица и засыпанные снегом дома казались незнакомыми. Ефим всматри­ вался в крашенные налзгчины окон, резные карнизы и вспоминал, кто живет в этом доме. Воспоминания, затуманенные годами мятежными и вихристыки, были тусклы. — Тут кто?— глазами показал на плотные смоленые ворота, из-за которых вид­ нелся карниз дома, стоящего вглуби ограды.— Иван Тихонович? Казалось, рядом шел какой-то близкий человек и, похлопывая по спине, согла­ шался : — Да, да, Иван Тихонович. А вот в этой избенке— Петруха Ворона. Ефиму казалось, что видит он перед собою высокого и поджарого, как обожженная с одной стороны осина, Петра Ивановича, лежащего за двумя снопами пшеницы. Улыбка скользнула по скуластому дпцу, а близкий спутник шептал, наклонившись к уху: — Помнишь: приехал он хлеб убирать,— пшеница уже сыпалась,— нажал два снопа, поставил их, лег отдохнуть и проспал весь день. А на завтра нажал пять снопов... Ефим смеялся, приподняв голову. — Лентяем первосортным так и остался: избенка-то все еще та же. Прошел мимо старой школы, стоящей на углу площади, и остановился на приго­ рочке, осматривая село. — Такое же, как и раньше. Школа, кажется, еще больше покосилась. Он недоволен был тем, что прогромыхавшие огненные годы не оставил! следа на деревне. В городе революция переломала все. Она передала государству фабрики п заво­ ды, сделала рабочих хозяевами предприятий. Здесь же не было коренного сдвига. Де­ ревня жила тою же жизнью, что была до революции, до войны. Буйные вихри пролетели над домами, не коснувшись глубин деревенской жизни. Это не удовлетворяло Ефима, прошедшего сквозь все воины, познавшего опьянение разрушением, являющимся рас­ чисткой почвы для чего-то большого, нового. Он крепко сжимал веки глаз, пытаясь пред- - ставить себе это новое и великое, но видел только серую и клубящуюся бесформенность и в то же время чувствовал полезность того, что будет возведено на расчищенных ме­ стах. Не знал, а чувствовал. В родной деревне он не видел этих расчищенных мест и емуг казалось, что революция еще не коснулась ее, что она— дело грядущих дней. И в нем зрело желание подтолкнуть деревню и самому стать в передние ряды.