Сибирские огни, 1929, № 1
2 . Ветер шел с матерой земли. GHer растаял, и- тундра позеленела. Само едские племена двинулись к северу, за стадами оленей. Стада уходили к По лярному морю. Их гнал таежный гнус. Рядом с нартой, на которой стоял Энга, бежали всего тридцать оленей. Полозья скользили по мокрым мхам, как по снегу. Энга ушел вперед. Лед пролива у северного мыса набух и в иных ме стах покрылся водой. Олени остановились. Передовой несколько раз громко втянул воздух. Энга ткнул его «хореем!», с наконечником из мамонтовой ко сти. Олени побежали на остров. Энга поставил чум, принес плавнику. И пока горел костер, вокруг распустились маки и ромашки. Энга сорвал цветок и по думал о девушке. Старый Тарабуга гордился своей дочерью. Он просил за нее десять бы ков, десять важенок, десять песцов рослых, два голубых, трех волков, трех росомах, главное же— русское ружье, у которого сразу два ствала, и русской водки. Тут Тарабуга каждый раз путал: то говорил бутылку, то четыре бу тылки. Тарабуга помнил время, когда жил белый царь, и русские сами приво зили водку. Энга этого времени не помнил. Он любил крепкий кирпичный чай; но Тарабуга качал головой и говорил, что водка лучше. В прошлом году Та рабуга сам поехал на великую реку. Новый русский купец дал ему много бе лых сушек и белой муки, но водки не дал, хотя сам был пьян. — Ты,— говорил он,—юрак-дурак, напьешься, а потом большой кра ный начальник узнает, и будет мне плохо. Тарабуга вернулся злой, говоря, что русские, как были сволочами, так сволочами и остались: выжидают цену. Поэтому Тарабуга и держался так за девку. Незаходящее солнце плыло на севере по своему готовому кругу. Мор ской лед сверкал вершинами торосов. От света и от дыма у Энги заслезились глаза. Он согнулся, вошел в чум. Энга лег, спрятав ноги в сокуй, и стал ду мать о том времени, когда его баба будет ставить чум, готовить еду и ва рить чай. Думать об этом было приятно, Энга уснул. Солнце стало заходить к северо-востоку и юго-западный ветер усилил ся. Пресная вода Обской губы ринулась в залив. Лед вдруг сдвинулся, опаянные между собой глыбы освободились и пошли, подгоняемые штормом, как сме лые парусники, капитаны которых умеют держать паруса. К чуму Энги подбежал старый юрак и закричал. Энга вышел. Тарабуга ругался, повернувшись к проливу. Энга оглянулся. У оленей стояла Оболе. Го лова ее была не покрыта, и черные волосы, с ровным пробором посредине, сверкали на солнце, как стволы русского ружья. Тугие косы спускались ниже чресел и красные ленты были вплетены в косы, словно редкие маки. Энга по нял: Сюлей, Юва, Юга и старуха Пидима не успели перейти на остров. Энга улыбнулся: значит, старик поневоле станет промышлять с ним, ловить рыбу* а Оболе будет ставить чум и готовить еду для них обоих... Зеленоватые льдины шли в зеленовато-бурой воде. Вдали, вслед льди нам, уже набегали веселые злые волны. Ледяной припай оторвался, обнажив узкую полоску песка. Рыба плеснулась у берега. Остров окружало море. Энга прошел близко от Оболе, выгружавшей длинные шесты и свертки оленьих шкур. Энга напевал, не глядя на девушку, мужскую песню... Ниянодеку Ниай денчеку... Мужская песня всегда об одном и том же: «Красавица, Будь моей женою! Я взял бы тебя, Да беден».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2