Сибирские огни, 1929, № 1

— Храбрые!.. Посмотрит! Скоро не то запоете, да будет поздно. ...Слухи множились, как надоедливая мошкара июльским вечерам. На другой день с утра на северо-западе, по направлению станции Шихраны, бы­ ли слышны какие-то взрывы. Уже блеснувшее однажды кошмарное известие— окружены!— вновь перекинулось топотками из уст в уста, из дома в дом. Кто, когда и каким образом «окружил» нас— никто не знал, но говорили об этом теперь убежденно, горячо. Полученное после обеда приказание никуда, во-первых, не отлучаться, имея оружие наготове, и, во-вторьгх, с наступле­ нием темноты не зажигать огней— казалось, всецело подтверждало катастро­ фическую обстановку нашего фронта и тыла. Пашка утром показал нам бумажку, которую ему выдали в полевом госпитале после освидетельствования. В ней значилось, что он подлежит от­ правке в госпиталь на испытание. — Слыхал, будто завтра в Тулу поедем... Такие же бумажки были еще у двух-трех красноармейцев. Многие со­ бирались итти на комиссию сегодня. Мне было чересчур не по себе. Минутами казалось, что я дольше не в силах выдерживать такую трепку нервов, надо сдаваться. Пашка прав. Куница ходил озабоченный по общежитию, мало разговаривал. Я сму­ щенно посматривал на него, не решаясь заговорить о своих колебаниях. Дождь перестал. В комнате никого не было. Неожиданно Куница оста­ новился около меня. — Ну?—произнес он. Я не выдержал, признался: — Не могу... Пашка прав... Куница шумно вздохнул. — Да. Скверная, гнусная штука. Только, вот, по-моему, вся наша беда в том, что мы не с полком. Быть может, там страшнее, опаснее, но гораздо спокойнее. А здесь— черту тошно станет. Тыл, что задница, всегда трясется прежде времени... Его слова словно освобождали меня от тяжести, под которой я зады­ хался последние дни. Мне уже слышалось разрешающее все на свете: да, надо улепетывать, чего бы это ни стоило, подальше отсюда. Но Куница сказал не это. Как и всегда и во всем, у него и сейчас наш­ лась своя линия, идущая отдельно от хорошо проторенных дорожек. — Все-таки, Пашка не прав,— сказал он сухо и злобно.— Нас никто сюда не гнал, никто не тянул за хвост... Повертывать оглобли—паскудная вещь... Мое предложение... Он не договорил. В комнату вошел Тутолмин. Заметив нас, он, как бы найдя неожиданно то, что искал, заулыбался, отчего его худое лицо стало полнее « приятнее. Ему было лет тридцать пять, не меньше. Легкая проседь припудрила его волосы. Короткие, жесткие русые усы походили на приклеен­ ные. Но глубоко впавшие глаза горели жизнерадостно, трезво и умно. — Сволочное дело!— негромко воскликнул он, подойдя к нам.—Слухи, что мухи, никак не отмахаешься. Ребята венвею цикорию варят. Вы— как? Куница прямо не ответил на вопрос, а продолжал прерванный разговор, связав его с пришедшим. — Никита, думаю, присоединится ко мне... Мое предложение— просить­ ся, чтобы нас немедленно отправили в полк. Здесь все равно мы груши... околачиваем. Тутолмин нерешительно покачал головой. — Проситься можно, и это верно, что в полку больше дела, но и здесь, вероятно, мы нужны. Кой-что тут есть, а народу немного...