Сибирские огни, 1929, № 1

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ Стиль и содержание Олеша. Юрий. Зави сть . Роман с рис. На­ тана Альтмана. М.—Л. «Земля " Фабрика» 1928 г. 142 стр. Тир. 6000 э у . Критика единодушнг признала книгу Олеши (первую его книгу!) выдающимся художественным произведением истекшего года и со стороны замысла, и в отношении внешнего оформления. «Гулом времени, гу­ лом истории наполнен этот острый совре­ менный роман»,—пишет литературный обо­ зреватель «Красной Нови» (июнь, 1928 г.). Острота «Зависти» почти не связана с фабулой романа: книга Олеши бедна со­ бытиями. Сила ее в конструктивном пока­ зе чисто идеологического образа: столкно­ вение и борьба двух отношений к возни­ кающей социалистической культуре. Ма­ териалом для этого показа взят ничтож­ ный эпизод: Андрей БаОичев, революционер и организатор хозяйства, подобрал пьяного стихотворца Кавалерова и поселил его у себя. Кавалеров наблюдает Бабичева и про­ никается ненавистью! (завистью) к нему и к его большой и шумной работе. Ряд жалких поступков Кавалерова выводит его за пре­ делы бабичевского мира. Обо всем этом повествуется в блестящих по стилю записках Кавалерова. Они со­ ставляют первую часть «Зависти». В за­ писках подготовлено появление главного чудака романа—Ивана Бабичева, на кото­ рого уже от лица автора во второй части книги возложена роль теоретика зависти. Кавалеров и Бабичев Иван кочуют по пив­ ным. шляются по городу, осуществляя ка­ кую ни на есть борьбу с делом Андрея. И, наконец, затерты в утоп —к роскошному ложу вдовы Анички Прокопович. Критика весьма похвалила идеологиче­ скую концепцию «Зависти». Например, ре­ цензенту из «Жизни Искусства», А. Мей- сельыану дело представляется так: «Зависть» — поход против внутренней эмиграции «духа», широкая и безжало­ стная расправа с одним из последних эпи­ гонов буржуазной культуры Николай К а ­ валеров, специалист в области высоких и тонких чувств, хранитель эмоционального дара буржуазного мирочувствования, это— соответственно изменившийся историко- литературный тип, интеллигент-одиночка, некогда прикинувшийся безобидным, слегка анархическим «богемщиксГм» (Гамсун, автор и действователь «Голода» и «Мистерий»). Но маска безобидности снимается с Кава­ лерова, и он открывается, как побежден­ ный идеолог*(«Жизнь Искусс.», № 30,1928 г.). Можно не согласиться <. такой оценкой социальной весомости личности Кавалеро­ ва и всего его бунта. «Кэвалеровщина» не может претендовать на символ всей «буржуазной культуры» Это не символ прошлого, а скорее осевок его. Роль Кава­ лерова и там, «в тускнеющей эпохе», не выходила за пределы богемы. Наша совре­ менность знает несколько более серьезных представителей враждебного мирочувство­ вания, чем Кавалеров с его «стишками для эстрадников», или Иван Бабичев, кото­ рый -«представьте, в пивных рисовал пор­ треты с желающих, сочинял экспромпты на заданные темы, определял характер по ли­ ниям руки, демонстрировал силу своей па­ мяти, повторяя пятьдесят прочитанных ему без перерыва слов» и т. д. В проповеди и поступках этих «специалистов в области тонких чувств» больше литературной тра­ диции, чем живой жизни. Правда, благода­ ря искусству автора новая редакция выска­ зываний «людей из подполья (Достоевский, Тургенев, Гамсун) прозвучала с большой выразительностью. «Ко мне! Ко мне!» - кри­ чит Иван Бабичев, взобравшись на столик пивной.—«Великое мое воинство! Актерики, мечтающие о славе! Несчастные любовни­ ки! Старые девы! Счетоводы! Честолюбцы! Дураки! Рыцари! Трусы! Ко мне!» Пафосу «эры социализма», будто бы стригущему все под одну гребенку (в этой ложной посылке вся ошибка к^валеровщи- ны, смехотворность ее бунта), Кавалеров- Бабичев противопоставляют «индивидуаль­ ное достижение успеха», «силу личности», «одаренного человека». Нехитрый их план состоит в том, чтобы «уйти с треском», «чтобы шрам остался на морде истории». «Блесните, чорт вас подери! Ведь, все рав­