Сибирские огни, 1928, № 6

Действительно, женщина ухватывается за слова Пао: — Молчал бы лучше! Тоже рассуждает: собака!.. Нешто это по-люд­ ски этак-то за пищей, за хлеб-солью сидеть!.. Вот у нас... Сюй старается не слушать. Он доскребывает последние лапшинки, об­ лизывает палочки и прячет их в карман. Палочки—это то, что осталось от прошлого у Сюй-Мао-Ю. Остальные четверо не признают палочек. Они едят так же, как русские, как эта женщина. Они даже втихомолку смеются над ним и утверждают, что русскими ложками легче наесться сытнее. И, засо­ вывая палочки в карман, Сюй ловит насмешливый взгляд женщины. Он знает: стоит ему только забыть их где-нибудь, как она подберет и забросит в речку. Сюй-Мао-Ю вылезает из-за стола. Он. предпочел бы обедать на цы- новке, на полу, так, как ел раньше он сам и его предки и предки предков ели в Чифу. Но здесь нужно сидеть за столом и нельзя поджать под себя ноги1. И четверо товарищей Сюй-Мао-Ю приняли прочно чужие обычаи, так же проч­ но' и просто, как приняли они к себе чужую женщину с громким голосом и непрерывным смехом. Вслед за стариком выходят из-за стола остальные. Женщина забирает посуду и идет из зимовья. Мужчины развязывают кисеты и набивают таба­ ком маленькие трубочки с длинными чубуками. Синий дым робко вьется над каждым тоненькими струйками и потом разбухает в бесформенные клубы и ползет вверх, к низкому потолку. Си­ ний дым сладко ест глаза и щекочет в ноздрях. Сюй-Мао-Ю после еды, после трех затяжек добреет. Он смотрит сквозь щелки глаз на четырех своих товарищей и, кивая на дверь, куда ушла жен­ щина, говорит: — В деревне спрашивали. В деревне сказали: что у вас делает наша женщина? Я сказал: стряпает обед и в чистоте белье наше держит. Но в де­ ревне засмеялись и сказали: как она с вами, с пятью чужими мужчинами, жи­ вет? Как вы с нею спите?.. Я сказал: нам она для этого не нужна, мы рабо­ таем, а кто работает, тому в голову женщина не идет... В деревне засмея­ лись, очень громко и очень нехорошо засмеялись и говорили про меня и про вас всех плохие слова. Русские плохие слова говорили!.. Четверо, улыбаясь, слушают Сюя. Они глядят на дверь, через которую ушла женщина, и пыхтят трубками. Сюй-Мао-Ю недоволен их молчанием. — В деревне говорили плохие слова!—внушительно повторяет он.— Опрашивали: почему вы не делаете «починяй нада», почему не торгуете в лавочке, а ушли в лес с нашей женщиной? Ваши люди не уходят в наш лес... Потом молодые мужики обступили меня и дразнили, и кричали: хунхуза!., хунхуза!.. И я рассердился. Старик снова умолкает. И снова недоволен он, встречая молчание че­ тырех своих товарищей. Он собирается рассердиться. Его темно-желтое, морщинистое лицо багровеет, рука, держащая на-отлете дымящуюся трубку, делает угрожающий взмах. Тогда, и ни на мгновенье раньше, Пао, которого зовут Захаркой, и который при встречах с русскими охотнее откликается на это имя, чем на1настоящее и правильное, прерывает молчание. — Молодые мужики всегда дразнят нас... Они глупые и злые. Пусть Сюй-Мао-Ю не огорчается! Пао ласково улыбается. Вместе с ним улыбаются остальные. Но табак в врубках хрипит, табак в трубках выкурен до последней былинки. И все подымаются на нога. Все выходят из зимовья.