Сибирские огни, 1928, № 6

ва-емый «алтайским». Здесь северная Мекка,, куда окружные крестьяне ходят покло­ няться полновесным колосьям изумительной пшеницы. Слов нет, на Лене трудно завоевывать землю. Здесь тайга. Но где же в свое вре­ мя не было тайги? Где человек шаг за шагом не отвоевывал у тайги землю? Вся исто­ рия Сибири состоит из такой борьбы. И как только железнодорожный тупик упрется в Лену, люди слезут с опечков, потекут сюда переселенцы и начнут борьбу с тайгой за золотые россыпи плодородия. Лес потечет по речкам к лесозаводам, возникнут промыслы, задымят заводские трубы, десяткам тысяч новых людей даст крап приют. Так будет выглядеть будущая роман­ тика Лены. Эта романтика ворвется в таежные домики, разворошит'скуку и выведет людей из хомутиного круга. В этот день последний лоцман оставит свой пост на карбазе, старые сказочники смолкнут, раскупоренная кровь потечет быстро, и последний чалдон отойдет в прошлое. На месте диктатуры лоцмана будет, подчиненная разумной воле человека, машина, а Лена из замкнутого озера станет настоящей судоходной рекой. 6. ОПЕЧЕЧНАЯ СТОЛИЦА. Мы плывем, а паузок наш осаждают толпы маленьких чумазых школьников. На берегу стоит гомон, а в паузке быстро тает гора тетрадей, карандашей, книжек. Радо­ стно было работать с этой толпой. Крестьянки приходили в паузок в сопровождении це­ лого взвода ребятишек, и каждому малышу надо книжку с картинками, а у крестьянки все ассигнования на это дело заключаются в полтиннике, а то и в двугривенном. Нам за книжным прилавком часто приходилось «переключать» ремесло продавца на ремесло няни и успокаивать слезы малыша, которому нравятся десять книжек зараз. К нам приходят толпы крестьян. Сумрачно, деловито и подолгу осматривают они магазин, спрашивают «которое нужно по хозяйству», и все же никогда не уходят без покупки. Хоть записную книжку, хоть карандаш, да купит каждый. У прилавка Сибмедторга целая выставка деревенских форсуний, раскупающих пудру, одеколон, кремы. Взрослые крестьяне спрашивают «средствия от ломотья, колотья, вздыхания». И никто не выходит из паузка без покупки. Ярмарка—традиция, праздник, раз в году раскрывающаяся форточка расстояний. И когда вечером в бухгалтерской книге пятачки и копейки станут рублями и сотнями рублей, из-за сетки цифр выглядывает очень горький факт сегодняшней дей­ ствительности. Культура у нас тоже тяжело передвигается через опечки. Мы больше пишем, чем читаем. Две силы борятся за прилавком нашего паузка—культура и бюро­ кратизм. За прилавком в миниатюре происходит то же, что во всем Советском Союзе. Внешне культурная экспедиция Сибкрайиздата, преодолевшая сравнительно легко сто опечков из гальки, не может преодолеть опечков бюрократизма. Паузок батрачит на бюрократов. Два-три покупателя-бюрократа приходят на паузок и зараз с избытком покрывают десятки и сотни покупателей книжек и тетрадок. В селе Качуг мы продали книг на 51 рубль, а канцтоваров—на 325 рублей; в селе Жпгалово—канцтоваров на 207 рублей, книг на 88 р.; в Усть-Куте—книг на 147 р., а канцтоваров на 545 р.; в Маркове—книг на 40 р., а канцтоваров на 112 р. Таков баланс. Всюду один сельский писарь исписывает больше, чем десятки школьников, стоимость нумеруемой входящими и исходящими бумага выше стоимости всех читаемых книг. Свежим утром мы приплыли в Киренск— столицу северо-востока Сибири, столи­ цу опечков, замечательный город, где единственный завод—спиртоводочный, а самое высокое здание—тюрьма. Стоит Киренск на пригорке и со всех сторон на пригорок жмет вода. Все улицы в Киренске упираются в реку. Либо в Лену, либо в проток, либо в Киренгу. Куда ни пойдешь, выйдешь на реку.