Сибирские огни, 1928, № 6

значит мир теряет свои основания и старческие глаза видят лишь сумрак, окутываю­ щий земной шар. Мне трудно было разговаривать со старшом на эту тему. Надо было читать це­ лую лекцию по истории СССР и о социалистической экономике. Нужно было превратить паузок в совпартшколу первой ступени. Но если бы мне пришлось об’яснять старику ярмарочный казус, я бы сказал ему: — Иван Александрович, вы знаете, что в советской стране существуют сель­ советы, паспортные столы, милицейские участки, а знаете ли вы учреждение, именуе­ мое Госпланом? Не знаете? Это обстоятельство делает в вашем сознании огромную про­ реху, ибо Госплан теперь столь же массовый орган социалистической страны, как и сельский совет крестьянских депутатов. Эта прореха разрывает ваше сознание на ча­ сти. Разорванное сознание ваше вмещает лишь картины разрушающихся жертвенников прошлого и не хочет видеть воздвигающихся алтарей будущего. Это происходит оттого, что вы не знаете Госплана и еще очень многих явлений сегодняшнего дня. Да, ярмарка умирает. Не ленская только, но и всякая другая. Ярмарки умирают потому, что у нас есть плановое хозяйство и сегодняшнему социалистическому купцу незачем бегать по базарам, чтобы сговориться с другим купцом. Торговля теряет сходство с картежной игрой и становится спокойным ремеслом. Торговля все больше становится организован­ ным общественным распределением, сочетающимся с гибким учетом индивидуальных запросов гражданина. Вместо путанной системы капитализма: производитель—фабри­ кант—оптовик—розничник—потребитель и обратно вырастает новая система: произво­ дитель-потребитель. Умирает самое понятие покупателя и продавца, ибо организован­ ные в кооперативах трудящиеся одновременно—и производители, и потребители, и про­ давцы. Плановое начало уже вошло в непосредственное соприкосновение е бытом, а ярмарки есть отражение остатков элементов капиталистической анархии, сохранивших­ ся в нашем хозяйственном укладе. И поскольку эти капиталистические элементы все оттесняются, умирают и ярмарки, уменьшается базарная шумиха, очищая дорогу соци­ алистическому распределению. Это очень большой плюс нашей действительности, а со­ всем не минус. Смотрите, Иван Александрович, Якутия в 25 году ввезла товаров на 12 миллионов рублей, в 26 году—на 26 миллионов, а в 27 году уже на 30 миллионов рублей. Учтите, кроме этого, снижение цен. Видите, как богатеет народ, а ярмарка оох- нет. Тут действуют другие причины. Иван Александрович, слушая меня, мял бы в руках спичечную коробку и не­ пременно сделал бы неожиданный вывод, сводящий начнет любую лекцию. — Хозяевов теперь хороших нету. Хиль пошла, молодяжник. Это не мое дело, которое капитализм, которое что, которые буржуи, которые—все наше!—пролетарии, а вот многие лоцмана, на этом деле выросши, теперя профессии лишились,—это я знаю. Вечерний сумрак медленно воронит горы. Зеленый фон гор становится непро­ ницаемо темным, из расщелин дует свежий ветер, а мы все беседуем об умирающей ярмарке. Мы плывем, а на берегу празднуется красивейший из деревенских праздни­ ков—духов день. Девушки в пестрых одеждах, с венками из живых цветов на головах ноют грустные ленские песни. Нигде я не слыхивал более задушевных песен, чем на Лене. Люди, не видевшие железной дороги,—всегда хорошие песенники. Как во нонешным Да во новыим Нонешным году, Нонешным году-у-у, Уродилось много ягод, Уродилось много ягод, Ягод во бору. Ой-да заблудилась, Ой-да заблудилась, Красна девка Во темным бору, 11 л. «Сибирские Огни».