Сибирские огни, 1928, № 5

Пышные ветки черемухи и клейкие листья тополя задевали лицо. Нудь- га шел по улицам, погрузившимся в тишину и темень. После он понял, что во всем была виновата именно эта тишина и те- мень, полная горького аромата молодых тополей и черемухи. Почему Нудьга вдруг открыл двери, темные, между двумя ослепитель- ными квадратами окон? Он никогда здесь не был. Перед ним рассеянно расступились, указывая на свободное место за столом. Нудьга прошел и испуганно опустился на стул. Дальше события полетели бешено, путаясь и обгоняя друг друга. За своей спиной Нудьга чувствовал плотное кольцо людей. Опьяненное азартом, оно тянулось к зеленому полю стола, толкалось, шипело и раскачивалось, словно это были змеи, опирающиеся на хвосты. Отчетливый голос крупье, единственно спокойный, был подобен лезвию ножа, погруженному в дымяще- еся, развороченное мясо. Нудьга смущенно отстегнул пуговицу кармана и вытащил червонец. Неясная мысль о том, что это его последние деньги возникла и ускользнула в небытие. И вот пришло то мгновение. После резкого приговора крупье последовало чье-то- глухое ругатель- ство и затем полная отчетливая тишина. Крупье закрыл глаза и облизнул сухие губы. Клетчатый молодой чело- век, сидевший крайним справа, сцепил челюсти так крепко, что на его худых щеках налились желваки. Его маленькие волчьи глаза злобно обвели поле стола и замерли на Нудьге, смущенно шелестевшим банкнотами. Старуха, тяжело тряся седой головой, поднялась со своего места. Звук упавшей роговой шпильки вернул людям способность говорить, кричать, ру- гаться. — Нет, это удивительно!—услышал Нудьга тонкий истерический го- лос:—Лысый растяпа... — Этот старый заяц! — Он совсем не умеет играть! — И тем не менее, граждане... — Не меньше пяти тысяч!—уронил бас. — Пять тысяч, о! — Смотрите, он напугался! — Сейчас заплачет! Нудьга нахлобучил рыжую шляпу и боком протискался к выходу. Он так неловко прижимал к груди свой выигрыш, что клетчатый юноша, злобно уставившись на грязные скомканные бумажки, простонал: — Он не умеет обращаться с деньгами! — Он не умеет обращаться с деньгами! Ха! Он просто испугался своего счастья,—оно было так неожиданно! Ведь это же он, на утро, еле открыв глаза, в белье, подбежал к столу и, еще путая сон с действительностью, схватил пухлую охапку денег и вдруг заплакал: — Гос-поди! Это—мое! Ведь это он, ночью досадуя на закрытые двери магазинов, подошел к китаянке, торгующей веерами, яркими, как радуга, и растерянно улыбаясь, взял да и купил всю корзинку. Китаянка сначала не поняла и пронзительно заверещала, вцепившись в рукав кассира. Но, получив крупную бумажку, она испуганно качнулась на своих изуродованных ножках и припала к руке Нудьги.