Сибирские огни, 1928, № 5

— Это да. . .—замахал руками безбородый старик, давясь жвачкой. По казарме шарахнулся пьяный смех. — Проедят все, пролежат, проговорят, а потом снова амбары от ветра загудят. — Ого-го! Это нашему козырю в- масть!.. — А местечко мы найдем, тайга не клином сошлась. Вон она, матуш- ка-борель, до океана шваркай!.. Только перед рассветом Сунцов вывалился из казармы. На сером фоне ярко выделялось его красное лицо. В горах резко отдавалось звонкое цо- канье подков. Из казармы вслед тянулась, в грохоте и чаду, старинная песня: Ты к-а-а-л-и-нушка, да с-а-а-м-а-линушкой, Ай-да ты не стой, не стой на rop«i-e кру-у-той!.. Пришлые золотничники пили мертвую, и Евграф Иванович знал, что они будут пить до тех пор, пока есть хлеб и самогон. Еще вместе с покойным отцом он тунгусничал здесь, а вот пришли чужие порядки и перевернули все по-своему. Но не из таких «Еграха» Сун- цов, чтобы падать духом. «Тайга—пустыня, а хлеб и золото есть. Ну, мах- нуть на «Калифорнийский»,—на «Забытый»,—тунгусы везде шляются»... Однако, внутри копошился какой-то страх и злоба вместе: это Мед- ведевская угроза запала в сердце и шевелилась там занозой. — Надо действовать осторожно, а то- слопают «товарищи»,—шептал чей-то чужой голос. Закинув за луку седла поводья он соскочил с иноходца у своего крыль- ца. Разгоряченная и привычная лошадь прыгнула через жерди забора и оста- новилась у стойла, потряхивая сбруей. Она знала, что будет стоять здесь до утра, пока не выспится хозяин и не пустит ее к корму. Рудком, Ревком и Распред поместились в одном здании—в старой кон- торе. Дыры в проломанных окнах затыканы травой, а снаружи Вихлястый еще с утра, на второй день после собрания, приколотил дощечку с надписью углем: «Р у д у п р а в л е н и е». Внутри—три стола на всех служащих, а Качура с Распредом приюти- лись в углу около ветхого топчана. На изрытых каблуками полах и изрубленных подоконниках запла- тами в'елась засохшая грязь. Сиденьями служат четыре-пять обрубков и столько же безногих стульев. Посредине помещения все та же чугунная печь. Вверху, под самым потолком, в густых паутинах, колышется чад. В дверях и на подоконниках, сидя и стоя, с утра до вечера, в базарной су- толоке, толкутся приискатели. И тут же, в облаках пыли, секретарь Рев- кома Залетов, бывший десятник, изо дня в день ворошил старинный шкаф с конторскими книгами (Книги уцелели, видимо, потому, что толстая бу- мага не годилась на раскурку). На желтом маленьком лице Залетова т акая же чахлая бородка. Сквозь тонкую, еще фронтовую шинель, выпирают маслы узких плеч. По росту и сложению секретарь похож на мальчика и с резвостью и задором подростка воюет с архивным склепом. — Это вот тебе, Качура, на выдачу провизии!.. И на скрипящий топчан летит толстая книга в матерчатом переплете. — А завтра, товарищ Медведев, тебе секретаря мобилизнуть распо- рядился, Сунцову Валентину... Девка на-ять. . .—хихикнул старику в бороду и снова катышком умчался к шкафу.