Сибирские огни, 1928, № 5

А она, бросая на него злые взгляды, увлекла Сунцова в толпу. Василий видел, как его противник проглотил невысказанные слова и мелькая пестрыми унтами, затерялся в людском потоке. Никита вскочил на сани и вопросительно посмотрел на Василия. — Гнать к амбарам, Васюха? Василий- кивнул ему. Подводчик ухватился за вожжи, но- от пинка Вихлястого отлетел в сторону и, корчась на снегу, застонал снова. Несколько человек старых приискателей, во- главе с Яхонтовым, отгоняли одну за другою подводы. Золотничники, потрясая криками воздух, хлынули за обозом. Под ногами, в беспорядочной свалке, путались затоптанные в снег инструменты. Солнце медленно скатывалось за темные гребни гор. С юга колыхал теплый ветерок и шептался с лесной хвоей. V. На углу бывшей конторы трепались от ветра пожелтевшие, вырванные из старой конторской книги, листы бумаги—об'явление о собрании. Карандашные буквы косыми линиями пересекли красные графы- и на конце каждого слова красовались хвостики с закорючками: — «Обчее собрание всех рабочих, как мужчин, так и женщин». На повестке—выборы Ревкома и Рудкома. Мужчины, почесывая затылки, улыбались, а голоса баб раскатывались в звонком смехе: — Комы, комы—не знакомы... Хлеб забрали, а как- то накормите? — Это как же написано-то?.. — Рудком-то знакомо слово, а ревком-—должно от реву ли, как ли?.. — Ничего не разберешь!.. Недоуменья -в шутку рассеял Евграф Сунцов. — Это, ребята, не про русских писано тут. Его жена, сухая, маленькая, в оленьем мешке, взвизгивала от хохота, показывая золотые зубы. Оглянулась на нахмуренного Вихлястого и зака- тила насмешливо- зеленые глаза. У Вихлястого скорчилось желтое, точно- копченое, лицо, и дернулась бровь. Отвернулся и с матом выплюнул слова, точно- рашпилем по ржа-вому железу: — Лахудра истасканная—соплей перешибить, самой грош цена, а в плевалку золота на сотню напхала. Около об'явлений появился веселый парень с расплюснутым носом. Парня встретили востороженным криком: — Вот Ганька шахтер! Он мастак по грамоте... Всю подноготную под голик раскроет... Пусти его, кобылка! А Ганька уже корчил широкую арбузообразную физиономию в тон- ких бороздочках морщин, отчего бабы тряслись и покатывались в припадке смеха. — Ком в спину... Ком в голову... Ком в брюхо, а вместо- касторки— еловое сало. И через месяц в Могилевскую губернию за советским пайком!— острил Ганька, покусывая тонкие злые губы. Около угла, упершись острым плечом в кромку бревна, тряс азямом старик Качура. Его копченая от самосядки борода висела разрозненными клочками, а с конца носа падала капля за каплей на захватанную до лоска одежду.