Сибирские огни, 1928, № 4

— Нэт сухарь! Нэт чай! Ничего нэт. Вот две спички есть, спалим, чего станем делать? Он говорил, словно ругался, отрывисто-, резко и каждую фразу под- черкивал свирепым, с искоса, взглядом в сторону Прохора. Нежное чувство, которое Прохор питал к нему, вдруг покоробилось, и Прохору стало до б о т обидно. — Почему ты сердишься? Ты болен?—тихо, но укорчиво спросил он — Нэ твое дело! Костер уныло потрескивал, по стенкам палатки ползли серые бесте- лесные тени, куча обглоданных костей валялась возле опустошенных сум. — Спи!—приказал черкес.—Завтра будэм на воле... Завтра все будэт... Сегодня—спи! Крепко спи...—он вздохнул и, закрыв глаза, уперся лбом в ко- лени. Сердце Прохора захолонуло, охнуло. Мрачное предчувствие вгрызалось в душу. Он не решался выспрашивать Ибрагима до конца. Да и зачем? Спи!.. Как уснуть в этот подлый час? Что будет завтра? Неужели тайга разда- вит их? Прохора стала бить нервная дрожь. Сначала застучали зубы, потом судорога прокатилась от плеч чрез,все тело, к ногам, он трясся весь и под- прыгивал, не в силах совладать с собой. Плотно, с головою, он укрылся ло- синой шубой, от которой несло кислятиной и перепрелым мхом. Но дрожь продолжала трепать его с той же силой. ... Нет, не может быть, не может быть. На Ибрагима просто что-нибудь нашло. Завтра все раз'яснится, завтра они бодро тронутся в путь. Вперед, на запад, к Крайску! «Фу, ты чорт... Почему так меня всего кострячит? Горячего бы чаю кружку... С ромом. Ужасно хочется есть. Эй, Ибрагим!». Под шубой тепло и глухо... Плывут над тайгой минуты и часы, заглядывают минуты под шубу, и каждый миг вырастает в час. Бесконечно длинно тянется время. Что-то среднее между сном и бодрствованием, что-то тяжелое, нудное шевелится под шубой, гнет юную голову, сосет испугавшееся сердце. Может быть, утро или еще ночь не кончилась? «Волки». Серые, тощие изогнувшиеся втрипогибели, сверкая голодными глаза- ми, воют волки. Семь волков. — Волки!—вскрикнул Прохор и очнулся. Он чуть приподнял шубу, замер. Заливчато заводил дикий, одинокий волчий голос, потом, отрывисто тявкнув, подхватывала вся свора. Где-то близко, совсем близко. Они сожрут коня. Они сожрут всех коров, овец, телят. Что ж думает отец?... Эй, вста- вайте... — Волки!—опамятовался Прохор, сбрасывая шубу и озираясь на убогий холст намозолившей глаза палатки. — Ибрагим... Волки... Они сожрут нашего лося... Эй! Ибрагим все так же сидел перед костром, скрючившись и уткнув лицо- в ладони. Вот он приподнял голову и сказал, посмотрев юноше в глаза: — Спи, к ушк . Это нэ волки. Волк нэт в тайга... Это ветер. Спи. — Что случилось, Ибрагим? Почему ты говоришь, как плачешь? И гла- за у тебя такие... А? — Мой нэ плачет. Врешь ты. Мой никогда нэ плачет. Он засопел, засморкался и вышел наружу.