Сибирские огни, 1928, № 4

На пункте, развернутом в школе, была деловая суматоха. У крыльца толкались красноармейцы, пришедшие с существующими и придуманными болезнями, ушибами, вывихами, царапинами; стояли трое саней с ранеными. Кто мог говорить, те вспоминали не без гордости сегодняшнее лихое дело, атаку, когда шли в рост под стремительным потоком свинцового дождя. Ужасы боя остыли, горела радость победы, она блестела в глазах на утомленных, немытых и темных от ветра лицах. Гривин, проходя мимо говоривших, старался не смотреть на них, шел, как бы в раздумьи. В школе стояло десятка полтора походных коек, на которых лежали уже пе- ревязанные раненые, двое стонали—один слабо, другой выкриками. Два красноармей- ца-санитара сидели на школьной парте и походили на дремавших мух. Гривин скривил рот. сделал движение плечами, спросил: — А врачи где? — Рядом, в первой комнате, перевязывают,—равнодушно ответил один из красно- армейцев и положил голову на руку. Гривин вернулся в коридор, вошел в первую комнату. Трое в белых халатах на мгновение оторвались от стонавшего на етоле раненого, ничего не сказали, взглянули на пришедшего небрежно, мельком. Гривин понял, что он пришел не во-время, что он не сможет даже- заикщться о— ясно—невралгической, пустяковой боли под лопаткой. Он растерялся, покраснел, слов- но школьник, пойманный за шалостью, нашел в углу, направо от двери, четвертую фигуру в белом и спросил шопотом: — Много привозят? — Было порядочно... Это последние. Сейчас их тоже отправим в дивизию. Врачи закончили перевязку раненого. Говоривший с Гривиным открыл дверь, крикнул—Шилов! В комнату вошли красноармейцы, сидевшие в классе, и унесли на носилках раненого. — Вторую сотню доканчиваем, все материалы на исходе,—сказал Гривину стар- ший полковой врач. — Жара!—глухо отозвался Гривин и, как бы оправдываясь в своем визите, до- бавил,—я мимоходом заглянул. Надо итти. Он вышел, не расслышав даже, что ему ответили. Улица протрезвила его, он вг ругал себя: — Распустился! Но тотчас же сдал внезапно завоеванную позицию: — А впрочем... Ну, их всех к чорту! Не могу я больше. С ума сойду. Леду в обоз... Мягко мурлыкал снег под сапогами, будто подпевал размышлениям Гривина. Жен- щина, шедшая навстречу, выросла перед глазами внезапно. Это была полковая сестра милосердия. Не то, что обрадовался Гривин встрече с ней, нет,—что-то разбило апатию сковывавшую и тело и мысли, на смену пришло оживление— пусть бесцельное, но все же бодрящее. — Ольга Петровна! Ба!^—почти выкрикнул Гривин и протянул обе руки, словно встретил милого сердцу человека. Ольга Петровна (она была в меховой шубе, повязанная шалью, в черных пимах) скрыла слабое удивление за резко, как скошенная трава, очерченными ресницами, улыбнулась кокетливо: — Николай Яковлевич... Ну, и деньки—из ада прямо! Раненых сколько. Ужас! Белых особенно... Я сейчас еду за перевязочными материалами в бригаду,—все вышли... Гривин взглянул на нее жадно, задал вопрос неожиданный и непонятный: — Вам сколько лет? — Нескромный вопрос. Потом, почему вы сейчас об этом спрашиваете? Я—• взрослая... Гривин недвусмысленно сжал руку Ольги Петровны.