Сибирские огни, 1928, № 4

Обескураженные, печально поплелись к шитику. — Что ж делать? — Плыть,—сказал Ибрагим твердо.—Зимовать что ли тут... Выбора не было—где плыть. Один путь: в широкое хайло смерти. Во- прос, когда совершить самоубийство: немедленно, на пустой желудок, или сначала наесться доотвала и в завершение пуститься в смертный бой. Пусть он будет последней чарой игривого вина, отравленного сильным ядом. Но когда дух .взвинчен и рвется к победе, к гибели, в неизбежный бой— плоть безмолствует: у путников вдруг исчез алчный пред этим аппетит. — Кончено, едем. Ибрашм поддерживал <в Прохоре возбужденную предстоящей схваткой бодрость, называл его джигитом, отрывочными, нескладными фразами рас- сказывал о тех опасностях, которым ежеминутно подвергается горный, на Кавказе, житель. А постоянные набеги, стрельба, удар кинжалом в грудь. А знает ли Прошка месть, кровавую месть на Кавказе? О, штука страшная, не этому паршивому порогу чета. Из рода ® род. — Ничего, джигит, нэ робей. Нэ умрем... Целы будэм! — Я знаю, что не умрем, выплывем. — Молодца, джигит!.. Всегда так... В бою чалеэк спеет... как... пэрсик. В двадцать лет орлом будьгшь. Ничего, джигит... Молодца. Кынжал, как зака- ляют, знаешь? В огонь да в воду—жжих!.. В огонь да в воду... Так и чалвэка надо... Крэпка будышь, сильна будышь! Прохор глубоко свободно дышал, глаза его все еще горели, и жег щеки молодой задор. Он внимательно любовно слушал Ибрагима и проникался к нему уважением, как к отважному герою. — Вот только продукты... Мало их у нас. Недели на две, на три,—ска- зал он.—Может, перенести их за порог? А то вдруг опрокинемся. — Ерунда,—резко оборвал его черкес.—Нэ надо- думать. Будышь ду- мать—утонешь, нэ будышь думать—нэ утонешь. Цх! Вечер угасал. Кругом неуютно, одиноко, холодно. Порог ревел седым древним ревом, и, казалось, ревела вместе с ним озябшая тайга. От неумолчного шума и гуденья у Прохора кружилась голова, замирало сердце. Но опьяненная душа его—на крыльях. Вместе с Ибрагимом подплывали к воротам в ад. Ад кипел и пенился. С шитика, все более и более увлекавшегося течением, буруны волн казались огромными, страшными. Как могилы на заклятом полос те, они росли, про- валивались, вырастали вновь. Заря была холодная, желтая. И кругом было жутко: холодный погост, холодные могилы, смерть. Шитик от страху закрыл глаза, незряче мчал вперед. — Простимся, Ибрагим... На всякий случай... Прощай, Ибрагим... — Зачэм прощай!.. Здравствуй! — Прощай, Ибрагим! — Джигит!.. И все потонуло в грохоте. Ярко вспыхнула .заря на небесах. Громыхаю- щим огнем засверкали брызги, шипя и взвизгивая закувыркалась, запрыгала тайга, небо упало в волны, и все клубилось в адском бешеном котле. — Греби, греби!! — Ух-хх! — Молись Богу! — Право держи!! Крики, грохот, гул. Конец.