Сибирские огни, 1928, № 4

лед. Не ветер сорвет с моих щек густоцвет шиповника, не ночь погасит огонь глаз моих. Ты, бойе, ты! Неужели не жаль меня? Прохор в этот миг заметил сидевшую на обрывистом камне над самой водой молодую вдову тунгуску, грудь ее дрожала от глухих рыданий, и черные распущенные волосы свисали на глаза. Прохору вдруг захотелось причинить девушке боль, страдания и он сухо сказал: — Нет, Синилыа, не жаль тебя. Вот ту жаль... Синилыа молча встала и, подбежав, столкнула вдову в реку, а сама воз- вратилась, холодная. — Неужели густые сливки хуже прокисшего молока? Эх, ты...—сказа- ла Синильга и легла возле нею на золотом песке.—Не любишь, значит? — Я другую люблю,—прошептал Прохор, не в силах оторваться от влекущего к себе лица Синильги.—Ты прекрасна, но та лучше тебя во сто раз. — Ах, бойе,—вздохнула девушка и вся померкла.—Оставайся здесь, оставайся. Я научу тебя многому. Ты любишь сказки страшные-страшные? Я сказка. Ты любишь песни грустные-грустные? Я—песня, а мое сердце—вол- шебный бубен. Встану, ударю в бубен, поведу тебя над лесом, по вольному бездорожному воздуху, а лес в куржаке, в снегу, а сугробы глубокие, а мо- роз лютый и возле месяца мутный круг. Ха-ха-ха!.. Ой, горько мне, душно! И она заплакала и стала срывать с себя одежду, но не могла этого сде- лать: словно холодное железо пристыла одежда к ее телу. Плакала Синильга долго, ломала руки в последней тоске, и плач ее сливался с другим плачем- взобравшись на скатный белый камень, видимый среди ночи при свете звезд, навзрыд рыдала с того берега вдова. Прохору все еще лень подняться, он только слушал и ничто не удивля- ло его. — Не верь вдове! Она притворщица: плачет о том, чего не было, ищет, что не теряла. Синилыа все ближе придвигалась к нему, он отодвигался. — Ты холодна, как снег, Синильга. — Я снег и есть. Милый, дай руку, дай я надену тебе кольцо. Вот, носи, бойе... Оно проклятое, колдовское... Оно принесет тебе счастье и несчастье... Вспоминай меня. — Синильга! Если-б ты была она, я бы любил тебя. — Бойе! Я и есть—она, она и есть—я... Разве не узнал? — Я никогда не видал ее. Я только слышал про нее сказку... — Я—сказка!.. — Та—мертвая... Но я возвращу ей жизнь. — А я не мертвая? Я, по-твоему, живая? Бойе! Вот, поцелуй меня жар- ко, жарко. Брось меня в костер твоего сердца, утопи меня в горячей своей крови, тогда я оживу. Ох, тяжко мне лежать одной и хо-о-лодно... Прохору стало жутко. Он придвинулся вплотную к костру и никак не мог оторваться взором от Синильги: столь прекрасна она была. — Значит, ты шаманка?! Та самая, что... — Та самая. Словно льдина прокатилась по спине его. Задрожав, он крикнул: — Врешь!!! — Прохор Громов!—вещим, резким голосом прозвенела Синильга. — Откуда ты знаешь? Ты кто?—весь холодея, юноша вскочил. Та же ночь была, тихая, звездная. В ушах Прохора глухо звучало: — «Будешь умирать—приду»... 5 л «Сибогни».