Сибирские огни, 1928, № 4

Мелкими шажками, приминая белый кудрявый мох, подходил к нему старик-тунгус. — Здраста!—проговорил он гортанным голосом и потряс протяну- тую руку Прохора.—Как попаль, бойе? Зачем? Торговый, нет? Огнен- ный вода есть, нет? Порох, дробь, цакар, чай? А?—старик прищурил раско- сые узенькие глаза и улыбнулся всем своим безволосым, в мелких морщинах, лицом. — Айда!—махнул рукой тунгус, и они пошли. Тонкие стройные ноги старика, в замшевых длинных лунтах, четко отбивали быстрые шаги. Ловки- ми ударами длинной, похожей на рогатину, пальмы тунгус ссекал молодые деревца, стоящие на пути. — Зачем рубишь? Можно обойти, ведь!—крикнул едва поспевавший за стариком Прохор. — Мой прямо ходит... Ромно стрела летит... Вскоре меж чащи леса заблестела река. — Куда, бойе, низ бежишь на шитике?—спросил тунгус, когда вышли на берег. — В Крайск, бойе, в Крайск. Доплывем? Тунгус удивленно посмотрел на него и потряс головой: — Нет. Сдохнешь. Прохор начал возражать, горячо заспорил, но тунгус стоял на своем: — Совсем твоя дурак... Зима скоро... Шибко далеко, бойе. Боро-ни-и-и бог. В стойбище жили три семьи. Пылал огромный костер—гуливун,—возле него суетились бабы, старые и молодые, они стряпали, варили в котлах мясо. Сухопарый тунгус в грязнейшей рубахе и с длинной, черной, как у китайца, косой, ссекал с мертвой оленьей головы рога. В стороне сидела жирная ста- руха с голой неимоверно грязной грудью. Она скребла острым скребком рас- тянутую оленью шкуру, выделывая из нее замшу—ровдугу. Возле нее стоя- ло сплетенное из бересты и обмазанное глиной большое корыто, доверху на- полненное прокисшей человеческой мочей, в которой дубилась кожа. Стару- ха все время что-то бурчала себе под нос толстым голосом и страшно потела от усилий: — Э, бойе... Э!..—она не умела говорить по-русски, но Прохор понял, что она просит ружье. Глаза ее вспыхнули. Старик-тунгус, все время не покидавший Прохора, сказал ему: — Это мой баба... Шибко хорошо стрелят... Медведя бил, самого ами- кана-батюшку... Шибко много... Борони-и-и бог... Вот слепился... Мало-мало кудой глаз стал... Старуха вертела в руках ружье, прищелкивала языком, вскидывала на прицел: «бух-бу-х!» и радовалась, как ребенок. Над небольшим костром у чума суетилась в работе молодая женщина. Ей жарко—солнце припекало не на шутку—она по пояс нагая, только грудь кой-как прикрыта синим халми*), вышитым бисером и отороченным ли- сьим мехом. В разговорах со стариком Прохор воровским взглядом ощупывал строй- ную фигуру женщины от черных с синим отливом волос до маленьких босых, покрытых грязью ступней. — Это мой д^чка...—сказал старик.—Мужик сдох, околел маленько. Одна осталась. Больно худо, совсем худо... Мальчишку надо, а не рожает...— и голос старика стал грустным.—Я богатый: много олень, пушнина, да то, да се... Умру, кто хозяин? Ой, шибко мальчишку надо... Вот останься, бойе, по- *) Халмине—большой кожаный нагрудник.