Сибирские огни, 1928, № 4

— Река бедовая, свирепая. Уж бог создал ее так,—спокойно говорит Фарков.—Она все равно, как человечья жизнь: поди, пойми ее. Поэтому на- зывается: Угрюм-река. Точь-в-точь, как жизнь людская. Да. Однажды, перед тем, как пуститься в путь, Фарков оказал, кивнув за реку на лысую, стоявшую вблизи берега сопку. — Извольте посмотреть... Еот мы от этой сопки, значит, поплывем, будем плыть весь день, а к ночи, ежели благополучно, опять к ней, только- с другого бока. — Зачем? — А так уж, значит, матушка-река протекла,—поспешно стал- пояс- нять Фарков.—На пути три огромадных загогулины делает она, по-нашему,, три мё'а. Напетляла она тут верст семьдесят с гаком, а ежели прямо сухо- путьем—полторы версты. Ибрагим покрутил головой и плюнул Прохор высадился на противоположном берегу и, отпустив шитик, на- правился таежной целиной к сопке. Вот он на плоской, как стол, безлесной вершине. Какая высь! Пред ним сразу открылись неоглядные просторы. Был ранний час, восток окрасился зарею, из-под земли, из таежных де- брей вздымался нежными лучами свет. Лицо тайги, приподнятое к небу, было темнозеленое, угрюмое—ночные тени еще не сползли с него, и темный дух лесов еще не спрятался в провалище. Тихо. Воздух не шелохнется. Прохор слышит, как тикают его часы. На душе его неспокойно. Там, внизу в обще- стве Ибрагима и Фаркова, он за последнее время все чаще и чаще стал заме- чать в себе тревогу, он ощущал ее смутно, неопределенно, будто невнятный предостерегающий чей-то шопот, но в работе всегда забывал о ней. А вот здесь, сейчас наедине с собою, открытый всем четырем ветрам, Прохор вновь узнал эту назойливую гостью, она резко постучала в дверь его души, она заму- тила его сердце каким-то гнетущим предчувствием. Ему вспомнился отец, вспо- мнилась мать, плачущая горько и благословляющая его в опасный путь большим благословением: «Прошенька, голубчик мой... Да сохранит тебя господь». В то время Прохор, юное неискушенное дитя, только улыбнулся. Теперь же был у него за плечами опыт: трудный пройденный путь сулил впереди бесконеч- ные лишенья. Скоро они останутся вдвоем с черкесом среди безлюдной неиз- веданной реки, скоро пойдут по воде туманы, а там и снег, зима. Что делать? Может быть назад? И вот лишь в этот миг юноша ясно и отчетливо уразу- мел кровную тревогу своей матери: «Прошенька... Да сохранит тебя гос- подь». Прохор вспомнил, перечувствовал, не раз вздохнул. Так, неужели впе- реди погибель? И пало в мысль желание усердно помолиться, попросить у бога милости: да пошлет ангела-покровителя, да сделает путь его счастли- вым. С благоговением опустился он на покрытые росой каменные плиты, при- пал лицом к земле. Он усиленно морщил лоб, вздыхал, стараясь вызвать сле- зы, но кто-то мешал ему сосредоточиться, и он плохо слышал слова молитвы, которые шептали его губы. «Ангел мой святый, хранителю души и тела мо- его...» Да, да... Это она, это они мешают обе—Таня и волшебная тунгуска. Греховно улыбаются, влекут его к себе... «Хранителю мой святый, вся ми про- сти елико согреших словом, делом, помышлением»... Но молитва не помогала: в душе хандра, развал. Вдруг в его глаза ударил новорожденный свет, и обманные призраки ис- чечли. Прохор быстро вскочил и закричал громко, торжественно, от всего сердца: