Сибирские огни, 1928, № 4

Камень скользнул из его руки и зазвенел оконными стеклами горящего дома. Рыжанчик взвился на дыбы, закусил удила, прыгнул и понес Симку прочь из деревни. Мелькнули последние домики, близкие гривы, знакомые места... Что творил Симка, он и сам не ведал: кровь пенилась бешено. Через много дней Рыжанчик был найден у каменистого ручья соседней деревни. Передняя нога была сломана. Конь издыхал. Но Симки не было. Симка—исчез. Прошла не одна весна, С гор скатилось много вешних вод. На пепелище Гаврил выстроил новый дом. А в доме этом—новый человек: Машка, теперь Марья Никитична Забокова, жена Петра Гавриловича Забокова. И хотя косноязычно, заикаясь со времени пожара, но по-хозяйски учил он тяжелыми словами жену свою Марью. А потом хвалить она его начала: золотых Петьки- ных рук видно отведала. Все хвалит житье свое за добрым ласковым мужем. А краса ее девичья все бледнела, бледнела... Там, где Симка впервые увидел маленького Рыжанчика, где в далекую буранную осеннюю ночь прихлестнуло Симку сухостойной валежиной, у пня этой валежины вытя- нулась молодая березка. Валежина поросла травой и древесным мохом. Но березка тя- нулась к солнцу и распускала каждую весну мягкие кудри свои. Когда земля в несчетный раз зацветала вешним цветом и бурундуки начинали звонче свистеть, Фекла приходила к этой березке и, плача, тихо звала: — Си-има... Сынка... Родимый, где ты?.. Вернись... Сима.... II вдруг ей начинало казаться: жесткие руки ее мужа тянутся к косам, и страш- ный, восхваляемый муж злобно кричит: «Симку, варнака, зовешь?!. Симку?». А в го- лове от натужившихся волос—боль, боль... Но это не руки мужа. Это ветер, ветер тихий, скорбь навевающий, ласково треплет молодые косы березки и бьет ими в лицо Феклы. С лица ее падают капли слез. Падают и кропят молодое растение. И снова Фекла зовет: — Си-има, сынка... где ты?.. Вернись... И только тайга, безучастная к горю, отзывалась Фекле тихим весенним шумом...