Сибирские огни, 1928, № 4

Сильнее Прошка ударил по струнам. Сильнее заходила Матрена. Подпевает Прошка: Сыпь, сыпь, не подгадь, Чтобы струны не порвать!.. Еще хлеще кроет Матрена. Боком, боком! Тра-та-та, Тра-та-та... Отвечает она Прошке, да таким голосом,—на клиросе какого не услышишь: Ой, сыпала да сыпала. Серединка выпала... Э-эй-э-эй, Веселей!.. Бабы жмут свои рыла от улыбочек, смеются. Терпеть не могут и боязно: над бе- совщиной, мол, грех радоваться. А в самом деле еще не известно: грехов бояться или мужиковых побоев?.. От всего этого Симка сам не свой. Вертится на полатях, будто не Матрена пляшет, а он, Симка. Даже взвизгнул. — Ты чо визжишь там?—кричит ему мамка, а у самой глаза колобом масляным вертятся. — Иди плясать!—позвал Симку Прошка. — Боюсь! Мамка ругаться будет! Вышла мамка в голбец за пивом, Симка прыг с полатей. Прошка иодзадаривает: — Крой! Я в ответе! Бабы подзуживают: — Вдарь, Симка, вдарь! Разве вытерпишь тут? И «вдарил» Симка. Словно бесы несут его. До полу недо- стает, только пятки сверкают. И так, и сяк, и вприпрыжку, и вприсядку, и щелкает он ладонями по коленям, по лбу, по запяткам. Глаза не успевают за ним бегать. То на иолу вьюном вьется, то вверху бурундуком завертится. А Прошка так вызванивает, так вызванивает—стон-стоном идет. Бабы уж не жеманничают—с хохоту помирают. Тут Матрена снова встала и дробью поплыла по горнице. А Симка вокруг, да вокруг. Вошла мамка, сначала охнула, потом расхохоталась: у штанишек Симкиных пуго- виц нехватало. Пляшет и все время поддергивает их... Симка рад, что мамка хохочет. И откуда прыть взялась: как прыгнет кверху, по- том книзу, на одну ногу встал и в е е т с я кругом-кругом... А бабы ржут, а Прош- ка вызванивает... Разом смолкло все. Симка растерянно смотрит на дверь. А в дверях стоит дядя, Гаврил и по-медвежьи наблюдает за весельем. Смотрел-смотрел, да как рявкнет: — Ве-е-еру христову поганите! Фе-екла!.. Паскудить нашу породу вздумала! Сгреб он Симку за шею и кулаком—по боку, по боку... Смертным боем бил. Долго думал Симка. Рыжанчик с ума не сходит. Да и дядя хвалиться стал: — Самолучшая,—говорит,—лошадь в округе будет! Просить хотел у дяди Рыжанчпка в подарок. Свой ведь дядя-то. Но теперь зло на- копилось. Стемнело. Мягче кошки крадется Симка по Гаврилиному предабмарью. Заурчал черный Гаврилин кобель. Симка уговаривает: — Полканушко, Полканушко! Замолчал тот. А Симка снова крадется по предамбарью к завозне. Открыл дверь— шмыгнул туда. Ощупью нашел туесок с чем-то мягким. Полную ладонь набрал из туеса