Сибирские огни, 1928, № 4

— Гаврил? Ла-адно. Завтра я ему зубы выкрошу, потом окна перебью. Испугался Симка, решил, что зря мамка болтнула,—соврал Прошке, что сам придумал это. И с тех пор не верит в Прошкино варначество. III. Жить Симке стало лучше: мамка не бьет, с Прошкой ведет знакомство, и разго- воры ио-болыиому разговаривает. В деревне завелся спор насчет поскотины. Нижне- крайские говорят, чтобы поскотину расширить, а верхнекрайские не соглашаются. Больше всех кричит Гаврил: — Расширить надо! — Дак как ты думаешь, Прохор, будем расширять поскотину или нет?—спра- шивает Прошку Симка. — Не для чево! По-моему, местов для скота в поскотине хватает... — И я так же думаю, что не для чево. Прошка хотя и ухмыльнется при таких Симкиных рассуждениях, а обидного не скажет, в роде, как за большого считает. А ухмылка—Симке не обида. Прошва же посоветовал, как можно узнавать про агличан и про Америку. — Надо быть богатым и еще—грамотным... Тогда можно все разузнать, поехать даже можно... — А как быть богатым? —- Надо уметь... Вон твой дядя Пантюха умеет... — Умеет? Та-ак! Думает Симка, думает. Но как вспомнит о Рыжанчике, что пасется в табуне, тоска злее: не Симкин Рыжанчик! Казалось порой, что катит он на этаком скакуне в Америку. Но дум этих боялся—несбыточные они. Приехали в Забоковку благородные господа, ходили по горам, места смотрели, воздух нюхали. Целебный, говорят, здесь воздух, хворых лечить можно. Ранее знавал Симка, что хворых лечат травами да еще наговорами, городские лечились—беленькими порошками, а чтоб воздухом—не слыхал. — Поди от дурости это все?—спросил он Прошку. — Нет, от большого ума. Умные-то скорее начинают дурить. Говорят эти господа: — 'Грубеболезным можно здесь лечиться. По-деревенски, значит, чахоточным. Вскоре приехали городские мужики и бабы, расстановились по квартирам. И к Симкиной матери в горницу поселились две бабы— дамами прозываются: одна толстая-претолстая, другая потоньше, в самый аккурат телом. Вечером того же дня подкрался Симка к окну и слушает, что они говорят. А они, как татары: «каля-баля, каля-баля»—ни лешего не понять! В роде русские, а говорят по-татарекн. На утро набрался Симка духу и спрашивает у толстой: — Вы—татары? — Почему—татары?—удивилась толстая:—II зачем тебе?.. — А по-татарски лопочете. Расхохоталась баба. Хохочет н хохочет, как дур напал. Насупился Симка, обидно. Глазами хмуро поводит. — Эх, тайга, тайга,—говорит толстая уже ласково:—Я русская, а подруга моя—американка. — .Мериканка?—крикнул Симка:—Мерпканка! А глаза стали беспокойными, бегают—туда-сюда, как сорока на гумне.