Сибирские огни, 1928, № 4

письма были с угрозой убить меня, я такие письма бросал. Но, зная мсти- тельность людей, я приготовился ко всему и даже к смерти. Кто знаком с моим творчеством, не должен поражаться моим мыслям в «Симфонии Революции». Я всегда был противником убийства, и во имя чего бы это убийство ни было произведено, я должен был быть противником и высказать свое воз- мущение. Я всегда говорил смело, не боясь ничего. Только для этого я на- девал часто таску сумасшедшего манерного шута. 15 лет я писал, написал 24 тома по 320 стр., более 800 рассказов я на- печатал. Я часто выступал защитником и советником для всех молодых пи- сателей и художников Сибири. Смелыми, часто оскорбительно-горькими славами я создал себе много врагов, и вот, когда мне грозит опасность скорой смерти, я должен сказать всем своим читателям и родственникам своим, быть может, последние слова, и также, хотя кратко, выяснить те причины, те влияния, которые создали сибирякам такого оригинального, наивного короля писательского и наивного шута Антона Сорокина. Я знаю жадность человеческую к деньгам и потому скажу своей жене, если она останется жива, что все богатство' мое заключается в доме на Лер- монтовской улице, где я живу. Этот дом я оставляю своей жене Валентине Михайловне, при том, однако, условии, если, она обязуется тщательно хра- нить мои рукописи и картины. Все права авторские оставляю ей же. Если бы случился дележ моих братьев, моя часть должна быть употреблена на изда- ние моих сочинений. Детство мое протекло не радостно. Я, маленький ребенок, среда про- чих унижений особенно запомнил то, когда мне отказывали в лоскутке мя- той бумажки, когда мне не давали кусочка хлеба с медом или обманным пу- тем наняли за 20 коп. в месяц не есть сахара, и я вытерпел три месяца и с наглостью мне не отдали даже этих денег. Я не забуду этих слез обманутого, обиженного. Кто будет читать мои произведения, должен знать, что' не слу- чайна та злоба к жадности, и к деньгам. Эта злоба капля за каплей накапли- валась в дни моего золотого «радостного» детства. Если бы я не знал после жизни людей, если бы я не знал ни одной кни ги и только жил бы в своей семье, и этого было бы достаточно для того, что- бы я написал почти то же самое. Почему я вздумал заняться рекламой? Привыкшему к унижениям, лишенному до 20 лет жалких копеек, при вышнему к оскорблениям родных,—унижение, позор, оскорбления толпы были не тяжелы. Испившему чашу жизни, наполненную желчью, сладок бу- дет раствор горькой соли. И когда я создал себе имя, когда уже мог быть уважаемым писателем и на это не пошел, я знал теперь, что весь мир, вся земля русская, такой же дом, такая же семья, как наша, Сорокинская. Слова ненависти и злобы кидал я всем родственникам, то же делал лю- дям всей земли. Вот почему русская революция была так кровожадна. Недо- вольных людей было много, и эти озлобленные темные люди искали мести в убийстве и грабеже. Я же, Антон Сорокин, один из них, убивал их души, оплевывал их мещанские жизни, их радости. Никогда я не описывал любовь женщины. Я знал, что нет любви, и про- дажны все женщины. Жадностью к деньгам родят не то потомство, которое должно бы появиться, и потому так мало писал я о женской любви. Не случайна, конечно, та любовь к киргизам в моих рассказах. Я не мог обойти молчанием народ умный, энергичный, на который надвинулись со