Сибирские огни, 1928, № 4

ной прелести солнечного и поющего июльского утра, переживает катастрофу. Она мчится с нестерпимым свистящим шумом мимо звезд, планет, солнц, сквозь золотые туманности. Огненная вьюга крепнет ежесекундно,-—Гривин свидетель исключительной гибели одно- го нз миров. Земля мчится, а навстречу, нз плотной синевы бездны, с астрономической скоро- стью приближаются безудержно увеличиваясь, две бушующих огненными вихрями звезды. Еще несколько мгновений, и неизбежное случится. Гривину хочется крикнуть— остановись!—но горло опалено, сдавлено жаром, язык сух и безволен, но... Красноармеец открыл глаза-звезды! И в сознание Гривина вернулась самая про- стая и самая очаровательная быль и теперь уже она стала ярче видения: снега, убежав- шие широким раскатом к горизонту, небо, снизившееся к снегам, красноармеец, лежащий на снегу лицом к небу, и красноармеец,—ах, это командир роты!— СТОЯЩИЙ рядом. Как хорошо! И еще кто-то идет в серой шинели. Знакомый. Торопится. Да это—ртутный комбат! — Лошадь?—спрашивает Гривин. — Сейчас будет,—отвечает комроты. ...Горят земные звезды и тлеет, словно раздуваемый ветром, костер у плеча ране- ного. Его лицо медленно освещается улыбкой, и Гривин слышит знакомый—знакомый с детства!—тихий голос: —- Эх, товарищ командир! — Я здесь, товарищ!—отвечает громко Гривин и чувствует, что в этих словах ecib для него особый и глубокий смысл. Он повторяет едва слышно и раздумно: — Я... здесь... Ртутный комбат разговаривает с командиром роты, Гривин слышит слова: «род- ственник, поди», потом комроты пробегает мимо и исчезает. Красноармеец говорит: — Ничего, такая, значит, участь... Гривин успокаивает нежно и убедительно: — Рана не опасная, быстро поправитесь, да. § 14. ЗАКРЕПЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ. ^ тримш поехал вместе с раненым на перевязочный пункт. По дороге встречались красноармейцы, он видел их изумленные взоры, чувствовал, что эти взоры провожают его далеко... Да, для многих, должно быть, непонятно, как это так случилось, что ком- полка Гривин, подчеркивавший до сих пор всем и на каждом шагу, что он всегда для них только команда полка, их начальник, вдруг пришел в цепь с винтовкой, лег, как стрелок, а сейчас вот заботливо везет раненого красноармейца на пункт? — Все понятно!—отвечал Гривин сам себе. Он впдел все по-иному, ощущал все по-новому, и это все было близким, своим и простым, как хлеб. И если бы не раненый сосед по цепи, у ног которого Гривин сидел на санях, можно было бы улыбаться, как никогда, приветливо, со всеми запросто шутить, разговаривать о чем угодно! Но и печаль о раненом была не угнетающей, а бодрящей. Она исцеляла г и он это ясно понимал, от большого и глубокого недуга, которым он был заражен еще с детства и который так мощно расцвел под офицерской шинелью. На пу кте Гривин был до тех пор, пока врачи не сделали перевязки раненому. Он хотел присутствовать при перевязке, но раненый стал волноваться, прося его, Гривина, не беспокоиться, и врачи шепну.ш Гривину, чтобы он вышел. 2 л.«.Сибогни»