Сибирские огни, 1928, № 4

щих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуга придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же «си-да-нибудь в защиту их» («Чернышевский в Сибири». Переписка...!, стр. XXXVI I). От этих мыслей он переходил опять к мечтам о совместной жизни: «Я уже не молод, мой друг,—писал он,—но помни: наша с тобой жизнь вся еще впереди». Чрезвычайно характерно письмо его от 5 июля 1870 г., не до- шедшее по назначению,, так как было задержано III отделением, и только в 1924 г. опубликованное М. Н. Чернышевским. Позволим себе привести по- дробную выдержку из него. «Устроившись на новом месте, б уду иметь право и возможность трудиться для выполнения моих обязанностей перед тобою и детьми. Здоровье мое хорошо, и надеюсь долго останется хорошо. Я не тратил его в молодости на обыкновен ные дурачества юношей; ни разу в жизни не изменил правилам нравственной и физической гигиены... Что такое усталость от занятий, я не знаю и еще много лет не б уду знать. Успею, моя радость, вознаградить время, прошедшее для меня без работы. Миллионов рублей не приобрету, и не нужны они! Но сколько надобно будет приобретать, б уду зарабатывать б ез утомления себя...». В этом же письме—советы и практические указания Ольге Сократовне, когда и как выезжать, как заручиться разными гарантиями из Петербурга, к кому обратиться по этому поводу и т. д. Всем этим мечтам и надеждам осуществиться не было суждено. III от- деление усиленно подбирало всякие сплетни и слухи, подтасовывало факты, чтобы как-нибудь доказать невозможность пребывания Чернышевского вне стен тюрьмы и, во всяком случае, в условиях, обеспечивающих ему хотя бы сравнительную свободу. Так как из Сибири приходили донесения, рисующие в выгодном свете поведение Чернышевского на каторге, сибирской админи- страции были сделаны соответственные, осторожные внушения и указания, довольно быстро и успешно усвоенные последней. Не отказываясь от прежних отзывов о «хорошем и благоразумном поведении» Чернышевского, сибирская администрация, в лице жандармского полковника Купенкова и ген.-губ. Кор- сакова, добавила, тем не менее, что: «... Настоящее, хорошее поведение, при ограничении личной свободы тю- ремным заключением, не может служить порукою за их нравственнее исправление (Речь шла также и о других политических заключенных: Васильеве, Волкове, Огрызко и Дворжаке), поэтому, в случае обращения этих лиц на поселение, нель- зя поручиться, что оные не совершат побега или какого-либо другого преступле- ния, так как надзор за преступниками, проживающими на свободе, крайне затруд- нителен и при обширности и малонаселенности здешнего края, а равно при нахо- ждении в среде коренного населения массы ссыльных русского и польского проис- хождения вполне надежно обеспечен быть не может». Так была решена участь Чернышевского. Осенью 1870 года Корсаков сам отправился в Петербург, и там было выбрано для Чернышевского соответ- ственное место. Решено было отправить его в Вилюйск, 7 декабря 1870 г. Чер- нышевский был «сдан под квитанцию» штабс-капитану Зейфарту для доставки из Александровского Завода в Вилюйск, и 11 янтаря уже снова сдан «под кви- танцию» вилюйскому окружному исправнику. «Так,—пишет Н. Г. Чернышевский,—были разбиты мечты об улучшении участи, о возможности снова заняться литературным трудом, о возобновлении се- мейной жизни. 11 января 1872 г. начался новый период сибирской жизни Черны- шевского—Вилюйский, еще гораздо более тяжелый, чем прежний, и продолжался уже не семь лет, а почти двенадцать, вплоть до разрешения в 1883 г. переезда в Астрахань» («Былое», 1924, V, стр. 43). Все это достаточно об'ясняет то душевное состояние, в котором приехал Чернышевский в Вилюйск. Вилюйский период жизни Чернышевского более ли менее освещен и известен. Но все же еще далеко не все нам ясно. В частности