Сибирские огни, 1928, № 4

точно смеясь над нами. Окружающие ее черные хребты лежали внизу, покры валом свалившимся. Впереди—голубая долина Бухтармы. VII. В КРАЮ БУХТ АР МИНСКОМ. В Уруле*)—прямые улицы зеленеют от садиков. Возле садиков прове- дены арыки. Мы остановились в центре поселка у казака Шестакова. В гор нице, где мы помещаемся, целый угол занят иконами в тяжелых киотах. На лавочке сидит маленький казачок Андрей Иванович и рассказывает о кир- гизах. — У многих киргиз по две жены?—спрашиваю ». — У богатых-то, вон, есть и по три.—Отвечает он.—Да что киргизы, у казаков, вон, бывает по две бабы. Недавно, такой случай был: У нас, вон, Шестаков держал две бабы—стара баба да молода баба. Очередь была установлена, которую ночь с которой ночевать. Хорошо все шло—не ссо- ридась. А один раз дошло дело до драки. Надо было ложится со старой, а он к молодой ушел. Старая молодой, вон, полезла глаза царапать, а, он, мужик-то, вон, набил ее. До председателя дело дошло. Кузнецов, вон, тогда председателем был. Пришел он на место, разобрался в делах и уложил, вон, его с молодой женой. — А почему с молодой? — Я не знаю. Порядок, вон, видно такой. Сосед его, ямщик Нехорошее, посмеивается. — Ты бы не рассказывал все-то. Зачем срамить село?—говорил он — А было это? — Неужели выдумывать будет, знамо было. Все знают. В сельсовете у стола сидел человек в зеленом мундире, густо усажен- ном заплатами, от которых на протершихся локтях остались только лохмо- тья. Человек не разгибался и не оглядывался. Мы спросили, председателя, — Говорите. В чем дело? Я могу заменить председателя,—покосив- шись на нас, говорил он. Мы спросили, не оставили ли нам письмо члены экспедиции, проехавшие на несколько дней раньше нас. Тогда он поднялся, выпрямился во весь свой трехаршинный рост и, посасывая морщинистые щеки, отчеканил огрубевшим голосом: — Здравствуйте! Я—секретарь здешнего сельсовета. Брюки секретаря, также оставшиеся от былого времени, были под цвет мундира, дыры на коленях были стянуты нитками. Высокая и стройная фигу- ра, гордо приподнятый подбородок и важный сухой голос выдавали его за во- енного. Осталась старая выправка, хотя человек был уже не тот: казалось, кто-то приподнял за мундир и вытряхнул из него тело так, что остались под молью из'еденным сукном только кости, а вытянутое вниз лицо высохло и, когда-то мягкая, кожа полных щек, сморщившись и пожелтев, присохла к костям, и теперь он, посасывая щеки, отдирает ее. Он больше походил на хо- дячий скелет в старом мундире, чем на человека. — Нет вам писем,—показав на скамью, он сел на свою табуретку. — Бывший военный,—шепнул я Беньяминсону. Они говорили на немецком языке. Я зевал от длинного и непонятного разговора. *) Уруль—последний поселок в Алтайской казацкой линии. ю*.