Сибирские огни, 1928, № 4

По озеру пробежал ветерок. Мы любовались серебристой чешуей воды. К берегу плыл салик, нам оттуда махали руками. Манило на воду, но не хо телось уходить от Аргамая. А он продолжал: — Второй маслодельный завод на Алтае я открыл. Было это в 1900 го- ду. Раньше меня только в селе Смоленском завод был поставлен. Завод Аргамаю вскоре пришлось закрыть: мастера взяли на Японскую войну, кержаки стали говорит, что в сепараторе сидит антихрист, оттого и погода плохая, и скот падает. Алтайцы поверили им и тоже стали ругать Аргамая. Сварился суп из конины. Аргамай отставил в сторону котел. Разговор не прерывался: — Бийский исправник да Макарий не любили меня. Приехал как-то ко мне Григорий Миколаевич Потанин, неделю жил и сказки записывал. Только уехал—ко мне полиция: «Чо он делал? Чо говорил? Зачем ты его пускал? Я и говорю: а почем я знаю, какой он человек. Вы бы сказали, что он плохой человек—не принимай, я бы и близко пускать не стал. Длинны рассказы Аргамая, как длинен летний день. Он рассказал, как приучил алтайцев к бане, как со словарем в руках читал газету, как нагрубил Макарию, когда он говорил проповедь, как остался верным шаманизму. Алтайцы ближайших юрт и работники Аргамаевы крестились. Как-то после пасхи приехало поповское и полицейское начальство и спросило Аргамая: — Почему алтайцев к причастию не пускаешь? Почему твои работни- ки на пасхе в церкви не были? — А я почему знаю, когда у них пасха? Я их не держу, они сами не ходят. Если хочете—я им свою церковь выстрою,—говорил Аргамай. Благочинный написал заявление от имени Аргамая. Вскоре в Теньгин- ской долине появилась церковь. Первый год на пасху собрались все креще- ные алтайцы, на второй год—пришла половина, а в третью пасху церковь стояла пустая. Аргамай поехал к исправнику: — Что сейчас делать? Выстроил им церковь, а они не ходят в нее. Мо- жет, прикажешь силой погнать? Я погоню. Двенадцатилетний сын Аргамая Токио рассмеялся и приподнялся от костра. — Сейчас еще стоит,—сказал он о церкви. Токио четыре зимы учился в улалинской школе. Глядя в его открытые глаза, почему-то кажется, что, когда он вырастет и вернется в родную до- лину хорошо грамотным человеком, он найдет возможным приспособить для культурных целей церковь, когда-то отцом его язычником выстроенную для крещеных сородичей. Отцовской радостью полны глаза старого Аргамая, ко- гда он говорит о сыне: — Пусть учится. Хочу доктором сделать. Алтайскому народу надо док- тора. Другого сына—в пятой группе учится—надо сделать ученым челове- ком, чтобы говорил он алтайцам, как за скотом и за конями ходить. — Агрономом,—помогли мы Аргамаю. — Вот-вот, агрономом. После обеда мы уезжали. До брода на Арасанке провожала нас раз- ноцветная толпа курортников. Все махали нам руками и кланялись, как ста- рые друзья. На том берегу, среди темных пихт выделялась желтая шуба Арга- мая. Он улыбался беззубым ртом. С первого перевала, откуда открылся далекий вид на белый Сайлюгем- ский хребет, мы второй раз увидели Белуху. Она улыбалась своей белизной»