Сибирские огни, 1928, № 4

— Максим! Ну-ко, надо вон тамо-ка, у Карька, поправить,—слезет с лошади и первый примется за перевьючку. Москвичи, при виде красивого каменного «замка» на вершине горы, приходили в восторг. — Какая прелесть! Иван Егорович! Старик улыбался, гладил серую бороду правой рукой и говорил: — Вы смотрите, а я уже видал. Чо мне смотреть-то? Камень и—ка- мень.. Хитренький взгляд его выдавал мысли старика: и чему только удивляют- ся люди! В камне баское*) нашли! Максим много раз проезжал мимо Белухи на рыбалку и на охоту. — А у самой не был?—интересовался я. — 1 Нет. А чо я там буду делать? Белуга она—Белуга и есть, стоит и стоит. Белая гора, и только. Кака мне польза от того, что я ее близко по- смотрю? Меня удивила тупость эстетическая и чисто материальные взгляды. Я не мог найти случая отметить стремление наших ямщиков украсить себя или лошадь. На место красоты они ставили прочность. Суровая борьба за жизнь предков Максима, пришедших в глухой край, железа в то время неимеющий, лишенный связи с миром, вытравила эстетические чувства. Помогла этому и религия. В семье Максима песен не поют, музыки не знают, пляской не за- нимаются—все это делать грех; зато умеют сами: ковать, слесарить, плотни- чать, машины ремонтировать, кожи делать, сапоги шить, кошмы катать, охотничать, рыбачить. Ничто не уходит из рук Максима и сыновей его. И все сделанное—крепко, как крепок сам он. Если на каких-либо изделиях и встречается простенький рисунок: несложная резьба на луке седла и деревяш- ке ножен, например, так исполнение его ставилось на последнее место. Проч- ность и массивность подавляют резьбу. И эти ничтожные украшения как-то не замечает глаз Максима, как не замечает он красот природы. Ему все это, чем восхищаются люди приезжие, кажется слишком обычным. Остановившись у спуска в долину, мы любовались синевато-зеленой гладью Тайменьего озера. Максим поторапливал: — Книзу поедемте, там коней хоть кормить можно. Чо оно! Озеро и— озеро, вода в ем и только. Рыбы, правда, много: прошлый год мы двое за три дня наловили тут пятьдесят пудов рыбы. За пятнадцать дней я не разу не слышал из уст Максима или еще ко- го-либо- из ямщиков слово—«красиво», его не было в их небогатом лексиконе. — Тайменье озеро—возле самого Катунского хребта, с которого спу- скается к озеру ледник. С трех сторон—густые кедрачи, с четвертой—скалы. Оно изумительно по красоте! Это—огромнейший изумруд в серой и темно- зеленой тяжелой оправе. — Лучше Кавказа! Типичное швейцарское озеро!—вырывается у ко- го-то.—Только недостает домика с черепичной крышей да красных коров. Около самого озера бродили. Вода била под седла. Возле само- го брода—обрыв, вода с шумом срывается с огромного камня. Дно реки загро- мождено огромными каменными булками. Когда спускаешься в реку—сердце замирает. А что, если ноги лошади поскопьзн ут?— разобьет о камни и ло- шадь, и человека. Я, не ощущая страха, подымался в кабинку самолета, спо- койно глядел на землю, когда опускались на неизвестное болото, чтобы взять воды в ближайшей проруби, я знал, что машина находится во власти человека. Я чувствовал, что человек побеждает стихию. Здесь, -наоборот, стихия как-то *) Баское—красивое.