Сибирские огни, 1928, № 4

ревянный крест, на его месте—древко ветром облизанного побелевшего фла • га. На площади, точно восковые, новые столбы лиственничные, o r них тянет- ся к старой часовенке проволока: этим летом поставили усть-коксинцы ра дао-приемник. Сейчас тянут к селу вторую проволоку: для телефонной ли- нии уже столбы приготовлены. Рядом с бывшей часовенкой—детский дом. На площади большими окнами улыбается новое школьное здание. Усть-Коксу— культурное село. Колокольцы замолкли в просторном дворе агентства Госторга. С высоко- го крыльца, как мяч, поспешно скатился маленький с огромным горбом, бо- сой, одетый в длинный и по фигуре узкий пиджак, человечек, по- внешенему виду похожий на канцелярского регистратора какого-либо незначительного учрежденьица захолустного селения. Он часто мигал и совал холодную руку — Селиванов... Осторожно спустилась его жена, высокая блондинка с тонкими бровя- ми и улыбающимися маленькими глазками. Она легонько качнула головой и ласково сказала: — Здравствуйте!—в ее голосе чувствовалась изысканность. Под крышей рыжая лошадь пережевывала свежее сено. Я иду к ней. Се- ливанов, не зная, кто я такой, видимо, принимает меня за начальника, бежи • рядом и, заглядывая в лицо, сыплет тихие слова: — Это, знаете, только купили. Ездить приходится, расходы большие., а на своей лошади лучше. — А разве для себя купили? — Нет, нет... казенная, конечно. — А сколько заплатили? — Пятнадцать... полтораста. Служащий агентства, только что подтвердивший слова Петелина, улы- бается. Заведующий конторой хмурится в стороне. Селиванов треплет ло- шадь по холке и, подергивая губами, говорит: — Зато это лошадь какая! Крепкая... не своротишь с места. У плотно закрытой двери Селиванов долго машет белым полотенцем,, пропускает нас в комнату и быстро захлопывает дверь. — Мухи, знаете...—жалуется он,—Не люблю мух, а они, проклятые, лезут. Все средства испытал... — Хлопушкой их,—я еле сдерживаю улыбку. — Затруднительно. Мы с женой полотенцами их выгоняем и дверь за- крываем. И тогда мне показалось, что в этом человеке есть что-то от гоголев- ских типов. Мне очень хотелось рекомендовать ему сделать «хлопушку из старого маменькиного башмака», но я подумал, что этот, выражаясь по-пе- реверзевски, «рассудительный небокоптитель» обидится на то, что я отношу его к одному из разрядов гоголевских типов. На столе шипел самовар. Селиванов сидел на высокой табуретке и, по- вертываясь то в сторону одного, то другого, тянул скрипучим голоском: — Скука здесь!—он захватил голову руками, будто в отчаянии с яру упасть собираясь.—Меня сюда в порядке партийной дисциплины послали. Так я бы не поехал. Трущоба! Ой-ой-ой! Некуда время деть. То на берегу Катуни шашлык с товарищами жаришь да в карты дуешься. То на квартире медову- ху дуешь и в карты играешь. Бывает, до утра играем. Здесь даже и выпить-то нельзя: по вечерам в окна подсматривают, чем мы занимаемся, узнают. Да кто смотрит-то?—партийцы! Ой-ой-ой! Селиванов ерзает на стуле, возмущается: