Сибирские огни, 1928, № 4

В мертвой тишине вечера послышался всллеск воды. Я обогнул дом и увидел Эсфирь Клейн. Она стояла у березки, к которой был прибит жестя- ной умывальник. Желтое, тряпье березы распласталось над чертополошьем. Острый ветер трепал полотенце, брошенное на ветку. Плечи Эсфирь были зябко подняты. — Эсфирь, здравствуй!—сказал я. Она вздрогнула. Я увидел ее мокрое лицо, посиневшее от ветра. — Ты совсем нас забыл,—сказала Эсфирь, снимая полотенце.—Как это ты собрался? Я нашел Эсфирь изменившейся. Пухлые ее щеки опали, глаза вва- лились. — Коля дома?—спросил я, осматривая украдкой колонию. — Работает на разгрузке,—ответила Эсфирь, повесив на плечо по- лотенце.—Пойдем в комнату. В покосившихся сенцах нас охватил запах пеленок. За дверью была детская. Посредине комнаты стояла огромная корзина, над ней торчали дет- ские головы. — Это наше изобретение,—сказала Эсфирь.—У нас, как ты знаешь, четыре матери, они смотрят за детьми по очереди, а для удобства ребят усаживают в бельевую корзину. Я огляделся. Вокруг круглой печки развешаны пеленки. Корыто с гряз- ной водой стояло на лавке. Младенцы сидела смирно. Над ними хлопотала круглая старушка. — Это Наташина мама,—сказала Эсфирь, когда мы вышли в кори- дор.—Она явилась из города, наши матери подкинули ей выводок, а сами сбежали в институт. Мы прошли мимо ряда комнат. Они были похожи на пароходные каюты. В комнате Эсфири стоял стол и две кровати. Над одной из кроватей висел вытертый коврик. Еще была самодельная полка, уставленная книгами, и два расшатанных табурета. — Садись, рассказывай,—сказала Эсфирь. Я приготовился рассказывать, но за перегородкой заплакали младен- цы, потом зашлепали туфли, старушечий голос заворковал. — Надоел мне этот выводок!—сказала Эсфирь. Ее круглый подборо- док передернулся. Младенцы не унимались. — Пойдем к озеру,—предложил я. Эсфирь кивнула головой. Подойдя к вешалке, она сняла пальто и оделась. — Двинулись!—сказала Эсфирь, нахлобучивая кепи. Мы вышли на крыльцо. Закат угасал. В потемневшем небе показа- лись первые звезды. Мы пошли по тропинке, затерянной в бурьяне. Потом бурьян кончился. В просвете двух корпусов блеснуло озеро. Туда уводили тусклые рельсы узкоколейки, казавшиеся игрушечными. — Расскажи о себе, Эсфирь,—оказал я.—Расскажи, как вы тут устроились? — Наверное, видишь, как,-—ответила Эсфирь.—Хорошего мало, дом дырявый, печи дырявые, отовсюду дует. К тому же ребятишки. А если б ты знал, что за люди эти студентки-матери! Сплошь больные и малокровные истерички. Из четырех здорова только одна. Брови Эсфирь сошлись над переносьем. — Знаешь,—сказала она, чуть помолчав,—я боюсь подумать, что у меня будет ребенок. Мне кажется, мы тогда погибнем.