Сибирские огни, 1928, № 4

О корье надо сказать особо. Громкоговоритель родился в России В нежном возрасте он бегал по лугам, разыскивая ивы и сдирая с них кору. Корье притаскивалось домой, и отец продавал его специальным скупщкам. Скупщики отправляли корье на кожевенные заводы. В прошлом году в Сибири заговорили о бадане, как об источнике таннидов. Громкоговоритель 'вспомнил про корье. Из воспоминаний детства возникла практическая мысль, нельзя ли для получения таннидов использо- вать сибирское корье? Решить этот вопрос может химия. Громкоговори- тель сделал анализы корья сибирских ив и определил содержание таннидов в корье—8 проц. Этот блестящий процент держит Громкоговорителя в по- стоянном волнении. Очень возможно, что ивовое корье вытеснит не только квербахо, но и бадан. Желтая Опасность и Громкоговоритель похожи на двигатели внутрен- него сгорания. До них не дотронется 'ржавчина. Значит ли это, что ржав- чины нет? Среди нас есть люди, подобные Громкоговорителю. Рядом с ними уживаются их прямые противоположности. Через три койки от меня спит Никита. Я знаю, что он проснется поздно и опоздает к завтраку. Умывшись, он купит в Церабкоопе вазелин и леденцы. Вазелином он смажет свое морщинистое лицо, а леденцы будет грызть, когда ляжет в постель. Он пролежит до обеда, а потом будет сло- няться по коридорам, скрипя ботинками. Вечером он лениво перелистает газеты и, кончая бесполезный день, снова ляжет в постель. В зоотехнической лаборатории! работает девушка. Я вижу ее каждый вечер, когда она выходит из лабораторного полуподвала. У нее лимонно- желтое лицо. Я знаю, что в результате двух обманов она воспитывает двух детей. Отцы детей ушли в сторонку. Девушка почернела от горя. Разве ее не тронула ржавчина? НОЧНОЙ РАЗГОВОР. Вторая бессонная ночь. Часы прохрипели два. Луна по-вчерашнему заглядывает в окно. Все спят. После двенадцати но 1 и разговоры запрещены. Но на моей койке сидит ночной гость. Черный Коля известен у нас под именем Могикана. Последний Моги- кан, он представляет у нас редкий теперь тип вечного студента. Он учится в институте седьмой гол Его обязали кончить весной этого года. Могикан недоволен. Последние месяцы он вынужден заниматься и днем, и ночью. Это делает его грустным. — Живем мы паршиво,—шепчет мне Коля.—Раньше было голодно, но зато весело. Эх, если б ты знал, как мы жили в Томске! В Колином кармане шебаршит спичечный коробок. Коля достает спичку. Вспыхивая, она выхватывает из темнота его хмурое лицо и начи нает тлеть огоньком папироски. Я слышу сковзь дрему: — В двадцатом жили мы так: зачеты зубрили, как черти. А как сда- дим, сходимся в какую-нибудь квартиру, и начинается ералаш. Эх, что тут было! Плясали, пели, спорили напролет. Потом усаживались в картишки. Наша компания из бывших состояла. Были мы и у Колчака, и у красных, все старые студенты, демобилизованные по приказу Реввоенсовета. Играли мы, понятно, на вещи, а еще на 'продукты'. Каждый приходил с корзинкой, а в корзинке—всякое барахло: штаны, кофточка, заготовки, рукавицы, мука, соль, сахар. Был у нас специальный оценщик. Цены здорово знал. По- смотрит на вещь: