Сибирские огни, 1928, № 3

ниже и влево—в сторону Люблинского проспекта. Место было куда хуже прежнего, по- тому что здесь в деревянную чашечку Силантия перепадало только от тех, кто проходил но боковой улице. Да и самая фигура Силантия не обращала здесь на себя такого внима- ния, как там—на мосту, где рука его, словно шлагбаум, преграждала путь всем прохо- жим. Здесь к тому же Силантий большею частью не стоял, а сидел на маленьком ящи- ке из-под гвоздей, потому что стоять было тяжело: не было перил, на которые можно было бы опереться. Кроме того, отступя шаг, за его спиной был обрыв берега и легко было оступиться. Словом место было во всех отношениях хуже, чем старое. Когда Силантия выпустили из угрозыска, обязав подпиской о невыезде, ему ниче- го не оставалось делать, как взять свою деревянную чашечку, которую он было приме- нял уже для хозяйственных надобностей, и отправиться на прежнее место—на мост— просить милостыню. Так он и сделал. Но каково же было его изумление, а сначала и негодование, когда он увидел, что его место, единственное место на мосту, где можно было стоять, не мозоля особенно глаза, не подвергаясь опасности быть раздавленным и в то же время не пропуская ни одного прохожего,—было занято другим! Но скоро негодование Силан- тия прошло, потому что соперник его был воистину жалчайшее существо. Это был нищий, совершенно слепой и не владеющий ногами, хотя обе они были целы. Вследствие этого последнего обстоятельства он посажен был так, чтобы ноги его приходились вдоль намостного тротуара и не мешали бы прохожим. Немного поодаль, где тротуар загибался в боковую улицу, стояла тележка, на которой привозили и увозили калеку. Силантий подошел к своему сопернику. Слепой сидел на какой-то тряпке, держа в руках деревянную чашечку, и что-то гнусил про себя. — Здравствуй, слепес!—сказал Силантий, останавливаясь возле него. — Здравствуй,—ничего не выражающим голосом сказал слепой и не пошевель- нулся даже, как-будто он разговаривал с кем-то внутри себя. — Ты давно тут сидишь?—спросил Пшеницин. — С паски. -— Так...—сказал Силантий и замолчал, не зная, что ему теперь говорить и делать. — С паски сижу,—повторил слепой, поглаживая чашечку. — Так, сидишь, значит...—сказал опять Силантий и отшвырнул концом костыля какую-то гальку.—А как тебя звать?—помолчавши немного, спросил он слепого. — Иван... — Так... Ну, вот что, Иван,—стряхнув свое раздумье, сказал вдруг Силантий ре- шительным, но немножко со слезой голосом.—Гляжу, братец, я на тебя, да и думаю: я—калека разнесчастный, одной ноги нет, а ты, видно, еще меня несчастнее. Дак бог с тобой, сиди на этом месте!... Мое оно раньше было, дак только теперь сиди уж... Таким-то вот образом утратил Силантий Пшеницин право на свое место и перешел на нопое—несколько левее моста. Прошло немного времени, и между обоими калеками установились добрососедские отношения. Вначале Силантий ожидал, что плохо ему будет в смысле подаяний, да так п вышло бы, если бы не одно обстоятельство, которого Силантий совершенно не мог понять. Был знойный пыльный день. Силантия разморило от жары. Место, где он сидел, было совершенно открыто»—на самом солнцепеке. Редко-редко кто проходил по его стороне. Сплантпй стал дремать. Сквозь дремоту ему показалось, что хрустнул гравий возле него. Он открыл глаза—никого не было. В чашечке его лежала бумажка в десять тысяч рублей*). *) Деньзнаками 1921 года.