Сибирские огни, 1928, № 3

— Я сама. — Сама? Давно ли куришь? На-ка, на, покури... Она курнула и закашлялась: — Крепкая очень. — Крепкая?—Петр Данилыч засмеялся, снял фуражку.—А я сам-то нешто не крепкий? Эвота какой!.. Грудь-то, кулаки-то... — Богатырь,—улыбнулась Анфиса. Густые, льняного цвета волосы ее закручены сзади тугим узлом, малиновые губы полуоткрыты. Он поймал ее белые руки, притянул к себе. Она села к нему на колени. Под полом послышалась возня. Петр Данилыч насторожился. — Это кот,—сказала Анфиса, засмеялась, словно серебро рассыпала. Илья Сохатых замер. Будь проклято это низенькое подполье. Он си- дел скорчившись на какой-то деревянной штуке между двух огромных ка- док и вдруг почувствовал, что его новые брюки из серого трико в полоску на- чали сзади промокать. Он вскочил- и резко ударился—чорт его возьми!—те- мем в потолок. Славу богу, кажется, не слышали, сошло. Тогда он освидетель- ствовал дрожащей рукой то, на чем сидел. — Извольте радоваться... Грибы, рыжики!..—Он возмущенно засопел и сплюнул. Он теперь стоял, согнувшись в три погибели, упираясь напомаженным затылком в покрытый плесенью половой настил и раздумывал, как-бы ему гко- удобней примоститься. Его ухо ловило глухой, сочившийся в щель говор. Раз- дался смех и поцелуй взасос, длительно и смачно. Илья отер губы, прошипел: — Дьяволы... А?! Конфликт какой... — Знаешь, кто у меня в подполе-то? Любовник...—сказала Анфиса и фальшиво рассмеялась. — Любовник?!—сердито переспросил хозяин, и половицы заскрипели. У Ильи Оохатых обессилели ноги, и он снова сел в грибы. — Стой, куда!—крикнула Анфиса.—А ты и поверил? Эх, ты. Илья Сохатых облегченно вздохнул, осенил себя крестом. Но в сердце его копилась такая буря, что даже холодный грибной рассол не мог умерить злобных его чувств. — А ведь я тебя не люблю, Петр. — А кого ж ты любишь? — Да никого. А впрочем:.. Сокола люблю. Молоденького такого, моло- денького. Орленка. Ха-ха-ха... Что, испугался? Петр Данилыч что-то невнятно пробурчал. Потом замолчали надолго. Золотая щель в полу померкла, видно, загасили свет. «От ревности меня может паралич разбить»,—злобно подумал Илья, сердце колотилось в нем до боли. «Тоже называется купец... От собственного приказчика красотку отбивает... Эксплоататор, чорт...». Он пощупал карма- ны. Эх, спички остались там. А надо-бы переменить место, но он боялся по- шевельнуться и терпеливо ждал. Накатывалась густая сизая дрема. Вдруг Илья клюнул носом и очнулся. Тихо. Страшно захотелось есть. Он ощупал кадку. Капуста. Он ощупал другую:—очень просто, огурцы...—Вы- тащил ядреный огурец и с аппетитом с'ел. — Свежепросольный,—тихонько сказал он вслух. Повыше подобрал манжет и вновь запустил руку в кадушку. Огурец по- пался великолепный. С'ел. Потом икнул. — Эй, ты мученик! Да ты никак уснул? — Ничего подобного!—перекосив рот и щурясь от света, крикнул Илья Сохатых и быстро покинул свою тюрьму.