Сибирские огни, 1928, № 3

Прохор проснулся. Ибрагим трясет его за плечо и смотрит строгими глазами ласково. Утро было погожее, ясное. Шитик шел медленно. Река текла с ленивой негой, словно еще не пробудилась от зеленых грез. Стали попадаться взгорки. Вдали маячила обнаженная грудь скалы. Го- лосила ранняя кукушка, влюбленно крякали утки в камышах. — Ты чего вчера испугался?—тихо спросил Прохор. — А ты? — Я, на тебя глядя, побежал. — А я, паря, на тебя. Оба улыбнулись и замолкли. Река круто повернула вправо, навстречу солнцу. Вода заблестела, как расплавленное серебро. Прохор зажмурился. — Мне послышалось, будто колодина затрещала. С шаманкой-то... Как хрустнет!—сказал Фарков. Прохор, щурясь, взглянул на него удивленно: — А я слышал голос тунгуски: «Боне, друг, обними меня!..». Ясно так, ясно. — Врешь!—и лицо Фаркова вытянулось, глаза стали серьезными.— Точь-в-точь, как тому солдатишке... Точь-в-точь.—Он крадучись, перекре- стился. — Ты что? Может, лешатика видышь?! Мордам крестишь?!—крикнул Ибрагим. — Нет,—ответил Фарков.—Сегодня година моей бабушке... Прохор задумался. Сон и волшебная явь встревожили его. Где-то вдали всхлипывала, грустила иволга. Прохор вздохнул. — Нэ надо голова вешать! Надо прамо!—бодро проговорил Ибрагим. — А вот скоро работа будет... Не заскучаешь,—сказал Фарков...— Чу, как шумит... Это называется Ереминский порог. Действительно, лишь повернули прочь от солнца, послышался шум, как отдаленный мощный шелест леса. Течение становилось все слабее и слабее, а шум порога возрастал и, после нескольких изгибней реки, быстрая волна вдруг подхватила шитик. — Правей!—кричал Фарков, его голос сливался с шумом.—Нешто не видишь?! Ибрагим со всех сил навалился на весло и стиснул зубы, а шитик, за- стряв на камне носом, стал поперед реки и накренился. Фарков соскочил в воду. Вода не доходила до колен. Фарков взял наметку и, борясь с течением, пошагал от берега к берегу, измеряя глубину. Он что-то прокричал, махнул рукой, опять прокричал, но говор воды дробил и путал звуки. — Нет ходу,—сказал он, приблизившись.—Скидывай, Ибрагим, шта- ны... Давай глубь искать. Пошли оба щупать воду, а Прохор стал зачерчивать в книжку поло- жение порога. Но лишь он отвлекался от работы, как в его воображении вста- вал печальный образ Тани, а в душе вновь оживало чувство тоски и одино- чества. Почему Ибрагим таким зверем заорал на него, когда Прохор хотел взять с собою Таню? Осел. Как он смеет! Но вот, словно одуванчик под порывом вихря, развеялся образ Тани и, вместо грустного, в слезах лица, задорная улыбка, бисер, колдовские кумачи: «Боне, друг!..». Прохор раздражительно отмахивается и долго, с любопыт-