Сибирские огни, 1928, № 3

— Ушла. Ну, тебя! Подурачиться нельзя...—обидчиво крикнула Таня, и кусты зашуршали, как от удалявшейся лодки камыши. Прохор, все так же прикрываясь и вздрагивая от свежего ветра, побе- жал к одежде. Его стройное тело, еще не обсохшее от воды, белело на солнце, как весенний снег. Ветер мешал надеть рубаху, трепал рукава, озорничал. Прохор запутался головой в одежде и вдруг... его ноги кто-то обхватил и жар- ко прижался к ним. — Нахалка! Ну, и нахалка!—весь сжавшись от стыда, с гневом от- толкнул он Таню и, не владая собой, ударил ее. Девушка вздрогнула, но еще крепче прижалась к его ногам, запроки- нула голову и умоляюще глядела в его лицо, безмолвная. Прохор тяжело рванулся прочь, бросился на землю и стал, ругаясь, оде- ваться. Голос его осекся, сделался слабым: — Ну, и девки у вас... А! Первый раз видишь и лезешь. А та привалилась к нему, вся дрожала: — Все одно не уйдешь... Во сне тебя видела... Ишь, сердце-то как ту- кочет... Пощупай-ка, нет, ты пощупай,—шептала Таня. Она тряслась и по- рывисто влекла к своей груди руку юноши. Возвращались они в лодке по густым розовым волнам. Страшная вле- кущая к себе глубь внизу, русалки хохотали в глубинных омутах и кругом пахло разомлевшими под зноем цветами. Глаза Тани были закрыты, она улы- балась, обнажив свои белые ровные зубы. Прошла неделя. Шитик был налажен. Заготовленные в путь сухари вы- сушены великолепно: звенели, как стекло. Можно бы отправляться в путь, но Прохор медлил. •— Вода еще не пришла,—говорил он. — Знаем мы эта вода. Нэ надо, Прошка... Рано давкам любишь, боль- но молодой,—журил его Ибрагим, сидя под окном и натачивал об оселок кинжал. Вот на Кавказе у них, другое дело: там солнце, как адов глаз, горячее, там в январе миндаль цветет, и люди созревают быстро. Нет, нехорошо Прошка поступает. Не за тем посылали его мать, отец в неведомую сторону. Кто в ответе будет, ежели с ребенком грех случится?—Он, Ибрагим. Кто клятву дал, что ребенок будет цел? Кто?.. — Я не ребенок!—крикнул Прохор.—Запомни это.—Он крупным ша- гом, стараясь громко стучать в пол подкованными сапогами, подошел к стене, сорвал с гвоздя бешмет и вышел на улицу. Ибрагим, как был, согнувшись над кинжалом, так и остался, только прищелкнул языком и посмотрел вслед Прохору, словно старый орел на со- коленка, впервые выпорхнувшего из гнезда. Вечер был -гахий. Солнце упало в тучи, вода в реке стала сизой, задум- чивой, и кровь обнаженного обрыва потемнела. Вдали погромыхивало: навер- ное, к ночи гроза придет. Чтоб прогнать во-свояси докучливых комаров и мошек, молодежь замкнула себя в огненном кольце: кругом пылают—пышут в небо веселые костры, а в середке—лихая песня, пляс. Шире, раздайтесь, братцы! Прохор в круг вошел. Громче, дружней пой- те песни, сегодня Прохор правит отвальную, а завтра... Эх, что там про завтра толковать: пой, кружись, рой землю каблуками! Грянула звериным ревом песня: — Я любила Феденьку За походку реденьку.