Сибирские огни, 1928, № 3

призыв к узкому национализму, и т. д. и т. д. Все это мы слышали очень давно, особенно в начале первых Октябрьских дет. Старые, но далеко не милые песни. Когда-то была единая, неделимая русская литература, а теперь, говорит Правдухин, нет ее. Есть московская, харьковская, сибирская и т. д. Совсем не ново. На это когда-то указывал еще Воронский 5 лет тому назад). Может быть, за 5 лет Воронский что-нибудь и понял, а вот Правдухин, который вместе с ним выступал в одном сборнике, ровно ничему не научился. Мы имеем сейчас ряд самостоятельных национальных культур, получивших воз- можность развивать свои творческие силы. Зачем и кому нужна эта великодержавная ге- гемония русской литературы, долженствующая стереть местные национальные особенно- сти? Не в этом задачи культуры пролетариата, а во взаимодействии всех тех националь- ных культур, которые находятся на территории нашего Союза, Поскольку нет единой русской литер«1туры, постольку наш писатель превратился в писателя-слугу, писателя-обывателя, какого-то паразита. Почему же это так? А пото- му, отвечает Правдухин, что он все творчество посвящает «социальному», «классовому», этим он угождает обывателю (какому?) и дает исключительно нехудожественные вещи. Чем это все доказывает автор? Доказательств нет—он только констатирует и ссылается на классиков, договариваясь до того, что Эртель превращается в гения по сравнению с нашими современниками. Замах большой! Целый ряд художественных произведений: «Вор»—Леонова, «Преступление Мартына»—Бахметьева, «Наталия Тарпова»—«Семенова и т. д.—говорят о том, что наш писатель растет и все более цепко схватывает явления жизни. Правдухин совершенно отрицает героические черты в изображении революцио- нера. И Глеб из «Цемента», и матрос Гуляев—Лавренева—все это дань советской обывательщине. Почему это так? Потому, что автор не видел настоящей борьбы со все- ми удивительными героическими фигурами, не видел людей, умиравших просто и спо- койно в самых ужасных условиях, не видел энтузиазма, не слышал слов, какие носятся в это время, время борьбы и опасности—в массах. Вот откуда идет это безоглядное шельмование современной литературы и создается безобразное сводничество Гладкова с Карамзиным. Сделано это безграмотно, беспринципно, но все же сделано. Я говорил уже, что жизнь обгоняет писателя, и он не успевает за ней, не успевает впитать ее в себя. Отсюда и недостатки в форме, в анализе. Наша новая литература только что разви- вается, и естественно, что в ней «не содержание отстает от формы, наоборот—форма от содержания» (Плеханов). Но содержание—этого не нужно забывать—может быть, в некоторые эпохи куда заманчивее самой совершенной формы со всем утонченным ана- лизом. В 1868 году в письме к Я. Полонскому Тургенев, рассуждая о писателях-народ- никах, заметил: «способность нельзя отрицать во всех этих Слепцовых, Решетниковых. Успенских и т. д., но где же вымысел, сила воображения—выдумка где?». Либеральный барин на первый план выдвигал выдумку, не понимая, что иногда «правда» сильнее жжет и захватывает, чем вымысел. Правдухин не сумел разобраться в столкновениях писателя с современной жизнью. Говоря о Лавреневе, критик полагает совершенно не- вероятным, чтобы «писатель-интеллигент», «чувствующий основы искусства», «знаю- щий классику», писал так же, как все. Свой, как говорится, брат Савка, а подвел Правдухина. Почему? Да потому, что диапазон нашей жизни, ее внутренние и внешние проявле- ния совершенно иные, ими трудно овладеть, даже имея язык интеллигентности, чувствуя искусство и честно зная классику. Не понимает всего этого Правдухин и никогда не пой- мет. Это не беда. Зато понял ценность нашей молодой литературы Максим Горький. Сколько прекрасных отзывов дал о ней этот большой художник, какой интерес он всегда проявляет к ней. Не об оскоплении современной литературы говорит он, а о новых ростках, новом быте, новом человеке, отраженном в ней. Не любят новой литературы некоторые наши критики, «воспитанные» на классиках и устанавливающие свою авторскую родословную