Сибирские огни, 1928, № 3

и литература, как что-то самодовлеющее, сверкает каким-то неугасимым светом неиз- вестно для кого. Автор забывает, что вне социальной жизни книга, картина имеют толь- ко физические свойства и подвергаются физическим законам. Забывается также и то, что ценность в разных социальных средах той или другой вещи, того или другого произ- ведения—различны. «Литература—наш внутренний смысл»—это ничем неприкрытый, неуемный идеализм, это та мистика, и полумистика, о которой кричали Бердяевы и Гер- шензоны, это та идеалистическая ветошь, которую не позволят болтать мало-мальски уважающие себя приват-доценты императорских университетов. Подобное утверждение в развернутом виде неизбежно ведет к своеобразному мес- сианству со всеми аксессуарами идеалистического парада. Исходя из этого положения, Правдухин с неизбывной глубочайшей тоской констатирует отсутствие в современной литературе «глубочайшей музыки русского человеческого искусства». Правдухин не анализирует, а догматизирует, не говорит, а изрекает. Эта позиция критика excatedra. совершенное отсутствие анализа действительности и неспо- собность понять современность во всех ее противоречиях и особенностях—привели к тому, что критик остался глух и слеп к битвам жизни. Года за годами... Бароны воюют, Бароны пируют. Барон фон-Гринвальус, Сей доблестный рыцарь, Все в той же позиции На камне сидит. От критика требуется не созерцание и воспоминание, а понимание, анализ, чего как-раз нет в статье Правдухина. Литературы нет—есть «трескучая литературщина», писатель отсутствует— его замещает «сонный евнух». Итак, ничего нет. Какая-то проклятая, гибкая трясина, и где-то в стороне блюститель престола классической словесности В. Правдухин. Нехорошо, что все пишут стихи, рассказы, драмы. Пишет Чичерин, Луначарский и многие другие. Над чем здесь можно криво улыбаться? Да, пишут и будут писать, ибо каждый дает, что может, в общее дело коллектива. Жажда знания, жажда творчества, борьба за возможность знать и творить—это та энергия, которая будет увеличиваться все время как количественно, так и качественно. Напрасно критик, стараясь замаскиро- вать свои настоящие мысли, говорит, что «навсегда миновали мрачные времена, когда инспектор народных училищ запрещал ученикам писать самостоятельные сочинения». Читаем дальше: «Но для всех ясно, что страна в целом еще не овладела даже понима- нием той культуры, которая создалась в ее прошлом» и т. д. Обругав бедного народ- ного инспектора, критик превратился в него же, только покрупнее размером и уже з&- махнулся на целый класс. Напрасно автор грозит, что революционным порывом не создается обновленная культура и новое искусство. Пролетариат—это класс, долженствующий овладеть куль- турой, класс, который должен бороться за нее, за ее овладение, за ее пересоздание. Воля к власти—это в то же время воля к новой культуре, к новому обществу. Революционный порыв пролетариата—это не нечто скоропреходящее, а длитель- ная, упорная работа, полная энтузиазма и решительности. Несколько десятков лет, го- ворил К. Маркс, нужно пролетариату для того, чтобы преодолеть себя. Винтовка и ка- рандаш—вот в чем революционный порыв, и без него нет достижений, нет побед. Для рафинированного интеллигента, оторванного от процессов борьбы все кажется не таким как это еще бы хотелось. Ему подавай: Роденов, Толстых, Репиных, Пушкиных, а раз сразу этого делать не можете, значит, грош вам цена. Сначала создайте «крепкую устой- чивую организацию общества», ощутите «взрослую, самостоятельную, национальную культуру» и тогда уже думайте об искусстве. Здесь все, что угодно: и указание на от- сутствие «устойчивого» (в каком смысле?) общества, а тем самым и государства, и