Сибирские огни, 1928, № 3

Горечь и досада увеличиваются от сознания, что эта литературная не- мощь, шивера, заедают нас не от отсутствия у нас жизненных тем, не от на личия в нашей стране социального тупика, как это наблюдается сейчас в ли- тературе Запада и на писаниях наших «соотечественников»—И. Бунина, А. Куприна,—нет это не так: тем у нас бездна, желаний, порывов и самых здоровых—у нас тьма, об этом красочно и ярко говорит жизнь, об этом го- ворят иногда даже наши редкие литературные опыты и отдельные страницы молодых беллетристов, и все же наша молодая литература в целом попала на отмель, она бьется среди разбойно скачущей и каменистой шиверы, выхода из которых все ищут и пока не могут найти. Соты различных писательских построений остаются пустыми. Культур- но писатель становится паразитом, трутнем. Мы говорим не о внешней литературной беспомощности. Здесь все об- стоит благополучно. Может быть, даже слишком благополучно. Литератур- щина нас заедает. У нас никогда еще не было столько' людей, живущих за счет литературных субсидий. Особенно поэтов. Кто теперь не пишет стихов? Любая советская девушка пишет «хорошие» стихи с таким же мастерством, как когда-то в старину в тереме она рукодельничала, вышивая бисером по бар- хату. В. Брюсов научил чуть не поголовно всю нашу столичную молодежь, как надо «делать» поэзию. В. Шкловский и другие формалисты пытаются обучить ее, как «делать» великие произведения в прозе. Прочтите книгу Шкловского «Теория прозы»*), и вы поймете, что это занятие легче труда бухгалтера. Сю- жет, который носится в воздухе, как некое неизменное отвердение с момента уничтожения богом первичного хаоса, посредством нескольких внешних при- емов («Остраннение», «Повтор», «Ступенчатое построение» и т. д.), с хлеста ковской легкостью обрастает современной фабулой. Помилуйте,—говорит Шкловский,—так поступали коллеги—Л. Толстой и Конан-Дойль, так писали товарищи по ремеслу—Сервантес и «великий» В. Розанов. Во всем этом нас, несомненно, убедил своей литературно-аморальной книгой В. Шкловский. Так что—с этой стороны мы можем быть совершенно покойны. И действительно, теперь можно наблюдать, как вся Россия, начиная с Чичерина и Ларина и кончая пионером, пишет стихи. Классическую формулу Некрасова—«поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»— у нас поняли таким образом, что каждый гражданин СССР обязан быть поэтом. Вся страна пишет рассказы, повести, романы и драмы, начиная с А. Луначар- ского и кончая любым заведывающим УОНО. Эти повести печатаются в жур- налах, выходят отдельными книгами, драмы идут в столичных или уездных театрах, в зависимости от общественного веса их авторов. Страна учится, страна идет к культуре. Страна мстит своему прошлому невежеству, начинает грозить своим историческим костлявым призраком, пре- вращаясь в один оживленный и деятельный ликбезграм. Это явление радостно и чревато в будущем и настоящем самыми здоро- выми последствиями. Навсегда миновали исторически-мрачные и для нашего сознания уже юмористические времена, когда инспектор народных училищ за- прещал ученикам начальной школы писать «самостоятельные» сочинения. Но для всех ясно, что страна в целом еще не овладела даже пониманием той культуры, которая создавалась в ее прошлом. Страна не овладела и тем запасом технических приемов цивилизации, пусть родившихся в буржуазном обществе, но которые неизбежно необходимы и нам для перестройки этого общества и его культуры. Но понимание культуры, и особенно наметка обновленной культуры, ко- нечно, не даются человеку ни посредством лихих кавалерийских набегов, ни *) Издательство «Круг». Москва. 1925.