Сибирские огни, 1928, № 3

— Мимо... не желам!..—закричал белобородый румяный старик.—Ух, до чего!.. Аж мутит. — Нет, мать... Ты этак нас окормишь. — Кушайте, дорогие гости, кушайте. — Ешь, братцы, гуляй!.. Царство небесное родителю моему... Капита- лишко оставил подходящий... — А ты на церковь жертвуй! Духовным отцам своим. — На-ка, выкуси! Ххха-ха„. Мы еще сами поживем... Анфиса, верно?' — Наше дело сторона,—передернула та наливными, круглыми плечами. — А вот киселька отведайте!.. С молочком, с ватрушечками. Получай- те. — А подь ты с киселем-то... Ну, кто едет?... Эй, Гараська! Крикни ку- черу... Тройку!.. — Постыдись!—кротко сказала жена, сдерживая раздражение. — К чорту кисели, к чорту!.. — Нет, Петр Данилыч... Погоди, постой... До киселька я охоч...—и священник, икая, наложил полную тарелку — Господа, тост!..—звякнул пристав шпорами и, браво крутя ус, поко- сился на ясное загоревшееся лицо Анфисы.—Уж если вы, Петр Данилыч, реши- ли широко жить, давайте по-благородному. Тост! — К чорту тост! К чорту по-благородному!—махал руками, тряс куд- латой бородой хозяин:—тройку... Анфисушка, уважь!.. — Постыдись, ты, Петруша... Людей-то постыдись... — Людей?.. Ха-ха...—и, вынув пухлый бумажник, хлопнул им в ла- донь.—Во!.. Тут те весь закон... После ужина затеяли плясы. Но у плясунов пьяные ноги плели бог знает что, и от обжорства всех мутило. Отец Ипат, выставив живот, тяжело пых- тел в углу, вдавившись меж ручек кресла. — Окормила ты нас, мать, зело борзо. Ведь этакой прорвой пять тысяч народу насытить можно... — Едем!—появился Петр Данилыч в оленьей дохе и пыжиковой с длин- ными наушниками шапке.—Анфиса! Батя!.. И в тесной прихожей, где столпившиеся гости тыкались пьяными голо- вами в чужие животы, в зады, Петр Данилыч громко, чтоб все слышали, гово - рил оправлявшей пуховую шаль вдове: — Хоть я, может, и не люблю тебя, Анфиса... при всех заявляю и при тебе равным манером, отец Ипат... Что мне ты, Анфиска? Тьфу!.. Из-под де- душки Данилы горшки носила. Ну, допустим, рожа у тебя... это верно, что и все такое, скажем, в аккурате... Одначе, едем кататься вместях. На зло баб.. 1 своей... Реви, фефела, реви!.. Едем, Анфиска!!! Под звездным ядреным небом все почувствовали себя бодрее. Отец Ипат прикладывал к вискам снег и отдувался. Тройка вороных смирно ждала. — Марковай, слезовай!—шутливо проблеял батя кучеру Марку, копной сидевшему на козлах в вывороченной вверх мехом яге и собачьих мохнатках. — Слезовай, Марковай! — А ты сам, батя, что ли?.. Мотри, кувырнешь хозяина-то,—покараб- калась с козел, бухнула вниз, в сугроб копна. — Ну, скоро вы?—горел нетерпением купец. — Живчиком!.. Марковай, ну-ка засупонь меня... Не туго!., пошто ту- го--;^?!—хрипел отец Ипат.—-Аж глаза на лоб... Уф!.. Ну, и нажрался...—Пе-