Сибирские огни, 1928, № 3

когда широкие народные массы в Японии, от крестьян до мелкой буржуазии, знают только одно: отдых и празднества. Один лишь новый год может в этом смысле сравниться с праздником Бон. Праздник Бон, собственно говоря, «праздник мертвых». Но это отнюдь не «поми- новение усопших», сопряженное с горестными воспоминаниями о них, печальное и скорбное, наоборот: радостное переживание общения с ними. В эти дни усопшие «оттуда» на время возвращаются к своим оставшимся здесь друзьям. Праздник предваряет «канун». Это—день ярмарки, оживленнейшего базара, где всякий может и должен купить все то, что требуется специальным ритуалом. Улицы и площади заставляются ларьками, лавочками, заполняются бродячими торговцами и ве- чером—при свете тысяч фонариков и электрических лампочек—все это гудит, шумит, в разные стороны движется и оживленно торгуется. За «кануном» идет день «встречи». Дома украшаются фонариками, на набережной морей, рек, речек, ручейков устанавливаются факелы, плошки, фонари. Это при- ветственные огни, долженствующие встретить возвращающихся на землю отошедших друзей и показать им, что здесь их попрежнему любят и ждут. Ва «днем встречи» наступает «радостное общение». Толпы народа переполняют храмы, кладбища. Возжигаются благовония, дымят курительные свечи, блистают цветы— все это в честь тех же возвратившихся теней, как символ радости свидания с ними. И, наконец, «день проводов». На этих же побережьях, всюду у воды—тысячи игрушечных лодочек и корабликов, сделанных из соломы или бамбука, которые спуска- ются на волны и постепенно уплывают вдаль. На каждом из этих суденышек горит огонек—плошка, фанарик, свеча и с этими огоньками скрываются вдали и тени про- шедшего, тони потусторонних гостей—до следующего года. В такую обстановку автор помещает свой рассказ, свою повесть об одной женской судьбе, печальной судьбе, выпавшей на долю молодой девушки О—тисэ. И наряду с ней в том же повествовании выступает для большего оттенения и вторая подобная же судьба—другой девушки О—син. Так что в результате получается рассказ о двух отвергнутых девушках. Все их несчастье состоит только в том, что они отвергнуты женихами, что у обеих расстроилась помоловка: у одной—давнишняя, у другой—неожиданная; от одной ушел тот, в ком она с давних пор привыкла видеть своего будущего мужа, от другой—тот, кто ей недавно полюбился, или, вернее, кому недавно полюбилась она, ибо так ставится в Японии вопрос и по сию пору. Нужно знать, чем живут еще эти круги японского общества, чтобы понять всю катастрофу, разразившуюся над ними. «Отвергнутая невеста»—это клеймо, эта печать вечным позором ложится на девушку. Она отвергнута,—рассуждают кругом, значит, есть на то причины; начинаются разговоры, сплетни, пересуды об этих причинах, и вокруг девушки воздвигается такая груда всего, что она не в силах дальше выносить этого ужасного бремени. Волны или полотно железной дороги приобщают к своей печаль- ной хронике еще один эпизод. И во всей подобной истории почти всегда мужчина занимает самую выгодную позицию. Он выбирает, он отвергает; он дарит свою благосклонность и в любой же момент он ее отнимает. Девушка только принимает и счастлива, если эта благосклонность по- коится на ней долго и нерушимо. И если она даже покинута, в ней все же теплится надежда на то, что вдруг, может быть, что-то произойдет, и ушедшая любовь к ней вновь возвратится. А вместе с тем и грезы о счастьи, о жизни. Покинутая О—тисэ—перед праздником Бон—возвращения теней прошлого, и вся обстановка вызывает в ней воспоминание об этом ушедшем счастьи. Она слышит пе- чальный рассказ соседки о такой же грустной участи, постигшей знакомую девушку, такую, казалось, хорошую и достойную. Она узнает о причинах разрыва помоловки там. сравнивает все происшедшее с тем, что было с нею самой. Погружается в печальное воспоминание. Но подобно тому, как праздничный фонарик в ее доме, по традиции