Сибирские огни, 1928, № 3

привязанности; старушка, разыскивающая свою пропавшую где-то в домиках гейш дочь; маленькая семья, вспоминающая двух рано умерших дочерей. Целый калейдоскоп обра- зов этих людей и картинок из их жизни—непритязательный, но очень яркий в своей простоте: не сложна и жизнь их вообще. От этих очень специфических кругов японского общества писатели переходят к другим, совершенно от них отличным: к японской интеллигенции, к тому слою, который неминуемо должен был создаться в условиях буржуазной общественности и который играет ту же роль, что и везде. Множество авторов специально посвящают себя работе над сюжетами из этой области и создают иногда очень значительные по своему и обще- ственному, и литературному значению произведения. В центре таких произведений часто ставится тип интеллигента-ученого, нередко—интеллигента-писателя, большею же частью героем является интеллигент «вообще», представитель свободных профессий, в своем роде «свободный мыслитель», задающийся мировыми вопросами, страдающий специфическим проблематизмом, часто психологическим раздвоением. Словом, очень хоро- шо знакомые нам по прежней интеллигентской полосе русской литературы типы. Нужно сказать, что это сюжетное течение играет в новой Японии серьезнейшую роль, действуя, главным образом, на молодежь, в первую очередь, конечно, студенческую. Такими произ- ведениями зачитываются, о них спорят, выводимым в них героям подражают, прокламиро- ванные в них идеи пропагандируют словом и делом. Иначе говоря, в умственной жизни японца эти авторы занимают большое и ответственное место; под знаком их влияния проходят целые поколения новых японцев. Пожалуй, не будет большой ошибкой сказать, что большая часть наиболее крупных и серьезных писателей современности примыкают именно к этому течению. Они, так сказать, соль «современной японской духовной куль- туры. Они наиболее репрезентативны для Японии нынешнего дня вообще; с другой сто- роны, они наиболее близки европейцам, в частности нам, русским, тем более, что очень многие из них воспитались на нашей классической литературе. Наши—Тургенев, Тол- стой, Достоевский, Горький, а за ними и многие другие—имеют среди них очень много учеников и последователей. Именно через них—лучший ход к познанию новой Японии, ход, совершенно гарантирующий от всякого экзотизма, столь характерного для подхода к этой стране у большинства европейских писателей о Японии и столь унизительного для японцев, имеющих полнейшее право претендовать на обращение к себе, не как к любо- пытному раритету, стране вееров и гейш, но, как к великому народу, живущему той же сложной жизнью, как и весь прочий цивилизованный мир. В произведениях этой группы писателей можно наметить одну, очень отчетливую сюжетную линию, стоящую несколько особняком: не мало внимания уделяется жизни и быту японской богемы, всем этим писателям, журналистам, газетным репортерам, ху- дожникам всяких видов искусства, работникам новых театров и т. п. Это не тот актер- ский люд, представители малых жанров пскусства, которые обслуживают вышеназван- ные кадры японской городской «обывательской» массы, но именно интеллигентская бо- гема, в высокой степени европеизированная, следящая за всеми «новинками» Европы и Америки. Именно среди них и появляются японские дадаисты, японские Матиссы, япон- ские Станиславские п т. д. Многие из них—особенно художники—прошли через художе- ственные студии Парижа, Мюнхена, соприкоснувшись и в значительной мере сроднив- шись с европейской богемой, и характеризуются во многом теми же чертами, что и эта последняя. Очень часто именно здесь мы сталкиваемся с различными революционными течениями в искусстве и общественной мысли, означающими, строго говоря, лишь про- явления левого либерализма и радикализма, Персонажи из этого мирка—частые герои японских романов и пьес для новых театров; однако, отношение к ним массового зрителя и читателя приблизительно то же, что и у нас: чрезвычайный интерес, но не без примеси экзотики. Далее идет ряд писателей, ищущих сюжетов в последнем общественном слое, кото- рый заполняет японские города,—в пролетариате. Нечего и говорить, что этот класс в связи с эволюцией капиталистического хозяйства растет и численно, и политически.