Сибирские огни, 1928, № 3

упрекающий его в забвении. Синдзабуро сначала не хочет слушать, но слова девушки врываются ему в самое сердце. Он встает, подходит к ограде и собственной рукой сни- мает заклинательные таблички. Раздается радостное восклицание девушки, и все они скрываются во внутренних покоях. Учитель со слугой тем временем не спят, беспокоясь о том, как пройдет эта последняя ночь. Наконец, они не выдерживают и решают выйти наружу последить. Обходя вокруг дома, подходят к ограде и видят: заклинательных табличек нет. В ужасе подбегают к дому и останавливаются, как вкопанные,: прозрачная бумага окна освещена изнутри светом шелкового фонарика, и на ней—два слившихся силуэта: один—Синдза- буро, другой, прильнувший к нему,—скелет. Вбегают внутрь, а там все кончено: юноша—мертв. В последние годы этот сюжет, один из самых любимых среди ему подобных, был инсценирован известным писателем Нагата Хидэо для театра. Пьеса «Пионовый фо- нарь» обошла все сцены Японии и повсюду заставляла зрителя трепетать и волноваться за судьбу несчастного Синдзабуро. Если авторы описательно-исторических, авантюрных и фантастических романов и пьес пользуются историческими материалами без претензий на какую-нибудь особую целевую установку, стремятся, главным образом, создать занимательное для читателя по сюжету произведение, то ряд других писателей поступает иначе: они берут эту исто- рию либо в целях выявления «вечного, общечеловеческого», заключающегося в каком- либо эпизоде прошлого, либо в целях его иронической переоценки, либо в целях, т. ск., поучения, с тем, чтобы, показав какой-нибудь кусочек прошлого, как бы сказать: «имеющий уши слышать, да слышит». Предо мною два произведения, оба принадлежащие двум очень известным сейчас писателям: «Вишенка—пьеса Курато Момодзо и «Птица милосердия»—роман Кикутп Кан. Оба они могут служить лучшим примером именно того, как исторический сюжет берется современным писателем с тем, чтобы показать заключающееся в нем актуальное и для современности, более того—«вечное» зерно. В древней японской поэтической «Антологии Ман'есю» (VIII век) в качестве об'яснительного предисловия к двум стихотворениям приводится простенький и наивный рассказ, настолько коротенький, что я его привожу целиком: «В древние времена жила одна молодая девушка. Прозывали ее Вишенкой. В это же время жили двое юношей, и оба они сватали эту девушку. Готовы были жизнью своею пожертвовать—так. добивались они ее друг перед другом; готовы были на смерть пойти—так спорили они друг с другом. И девушка из-за этого очень горевала: «Не слы- хивали еще ни разу со старых времен, чтобы одна девушка шла замуж за. двоих. Сердца же юношей умиротворить трудно. Ничего не остается, как умереть, и тогда их спор на- всегда прекратится!». Сказав так, она пошла в лес, повесилась на дереве и умерла. Оба юноши печалились нестерпимо. И каждый из них, раскрывая все свое сердце, сложил по песне: Первый: „Придет весна, украшу Я волосы себе цветком вишневым!'' Думал я, и вот Цветок осыпался, нет более Вишни здесь со мной... Второй: ..Лишь только расцветает Вишни цвет, что имя дал Моей подруге милой,— Будет вечная весна," Вечная любовь у нас,—я думал... Таков этот простенький сюжет. Он был любимым еще в старой Японии: уже в X веке мы находим целый рассказ, основанный на этом материале, впрочем уже несколько более развитый, так сказать, с концом: юнощи, сложив стихотворения, кончают собой, следуя за нею в тот мир.