Сибирские огни, 1928, № 3

— Я бы, простите бога ради, не мог. Я бы тут и окочурился. — Привычка... А потом—натура. У меня папаша от запоя помре. Чуешь? — Аяя... Царство им небесное,—перекрестился старшина, взглянув на лампадку пред кивотом, и хлопнул рюмку перцовки: — С именинницей, Петр Данилыч! — Кушайте во славу... Господин пристав! Чур, не отставать... — Что вы!.. Я уж третью... — Какой там, к шуту, счет... Иван Кондратьич, а ты чего?.. А еще пи- сарем считаешься. — Пожалуйста, не сомневайтесь... Мы свое дело туго знаем,—ответил писарь, высокий, чахоточный, с маленькой бородкой, шея у него—в аршин. Учительница, угреватая девушка из города, сидела у стены и рассматри- вала «Ниву». — Надежда Яковлевна! Ради бога. Гуляйте, гуляйте к столу! Будьте попроще с нами, мужиками... Сладенького рюмочку... Ну, хоть пригубьте..: Закусите... Сижка. .. Ах, какой сижок... Пожалте!.. Было несколько зажиточных крестьян с женами. Все жены с большими животами, «в тягостях». Крестьяне сначала конфузились станового, щелкали кедровые орехи и семечки, потом, когда пристав пропустил десятую и, чуть обалдев, превратился в веселого теленка, крестьяне стали поразвязней, «дер- гали» рюмку за рюмкой, от них не отставали и беременные жены. Самая замечательная из всех гостей, конечно, Анфиса Петровна Козы- рева, молодая вдова, красавица, когда-то служившая у покойного старца Да- нилы в горничных девчонках, а впоследствии вышедшая за ротного вахмистра лейб-гусарского его величества полка Антипа Козырева, внезапно умершего от неизвестной причины на вторую неделю брака. Бравый пристав, не взирая на свое семейное положение, довольно от- кровенно пялил сладкие глаза на ее высокую грудь, чуть-чуть открытую. Она же,—нечего греха таить,—слегка заигрывала с самим хозяином. Угощал хозяин всякими закусками: край богатый, сытный, и денег у купца не- впроворот. Нельмовые пупы жирнущие, вяленое, отжатое в сливках мясо, оленьи языки, сохатиные разварные губы, а потом всякие кандибоберы за- морские и русские, всякие вина—английских, американских, японских погре- бов. Гости осмелели, прожорливо накинулись на яства, говорить тут неко- гда, громко, вкусно чавкали, наскоро глотали, вновь тыкали вилками в самые жирные куски, и некоторых от об'едения уже бросило в необоримый сон. Но это только присказка. И лишь пробили стенные десять, а под кол- паком—тринадцать, вплыла в комнату сама именинница, кротко улыбаясь бесхитростным лицом и всей своей простой, тихой, в коричневом платье, фи- гурой. — Ну, дорогие гостеньки, пожалуйте поужинать...—радушно сказала она. Все вдруг смолкло: остановились вилки, перестали чавкать рты. — Поужи-и-нать?!.—хлопнул себя по крутым бедрам отец Ипат, за- свистал, присел, потешно схватившись за бороду.—Да ты, мать, в уме ли?— и захохотал. Пристав закатился мягким, благопристойным смехом и, щелкнув шпо- рами, поцеловал руку именинницы. — Пощадите!.. Что вы-с... Еле дышим... — Без пирожка нельзя... Как это можно,—говорила именинница,— Анфисушка, отец Ипат, пожалуйте, пожалуйте в ту комнату. Гуляйте...