Сибирские огни, 1928, № 3

семерым башкам рубил! Вот так!—черкес выхватил кинжал и сек им воздух, скрипя зубами.—Вот! Цх! т а Все, разинув рот, уставились в дико исказившееся лицо горца. — Цх-цх!.. Ы-х, проклятый!..—Ибрагим цокнул кинжалом в ножны и выбежал на улицу. Прохор бросился к окну. — Снегом морду трет... К башке снег прикладывает... В рот взял...— пояснял Прохор. Налегая на него и тяжело дыша, все прилипли к окну, потом врассыпную по местам. — Уф!..—-вошел весь от снега мокрый Ибрагим...—Сэрдце загорелся.-. Нэ надо вспоминать: Пфе!...—он брезгливо сморщился, сел и придвинул к по- белевшей хозяйке свой стакан. Вскоре ПрОхор с телохранителем отправились в безвестный дальний путь. IV. ДЕНЬ МАРИИ ЕГИПЕТСКОЙ. ТРОЙКА. Петр Громов после смерти родителя сразу зажил широко. — Все время на цепи сидел, как шавка... Раскачаться надо, мошной тряхнуть... И в день Марии Египетской именины своей жены оправил на славу. По- здравил ее после обедни и не упустил сказать: — Ты все-таки не подумай, что тебя ради будет пир горой... А просто так, из анбиции... Гости толклись весь день. Не успев как следует проспаться, вечером вновь явились—полон дом. Марья Кирилловна хлопотала на кухне, гостей чествовал хозяин. Зала—довольно просторная комната в пестрых обоях, потолок распи- сан петухами и цветочками, а в средине—рожа вельзевула, в разинутым рот ввинчен крюк, поддерживавший лампу со стеклянными висюльками. В про- стенке—большие круглые часы с густым боем, на столе—бронзовые часы под стеклянным колпаком, выменянные у архиерейского ключаря за две лучших лисьих шкурки. Премия к «Ниве»—«Король жених», два зеркала в золотом багете. Посреди залы- -огромный круглый стол, к нему придвинут поменьше— четырехугольный, специально для «винной батареи», как выражался господин пристав, почетнейший гость, из штрафных офицеров, грудь колесом, наваче- на, усы большие. — Ну, вот, гуляйте-ка к столу, гуляйте!—посмеиваясь и подталкивая гостей, распоряжался хозяин в синей, толстого сукна поддевке.—Отец И пат, лафитцу! Кисленького. Получайте... — Мне попроще,—басит священник и, елозя рукавом рясы по мари- нованным рыжикам, тянется к графину. — А ты сначала виноградного, а потом и всероссийского проствейна,— шутит хозяин,—а то ерша хвати, водки да лафитцу. — Поди ты к монаху в пазуху,—-басит священник.—Чего ради? А впрочем...—он смешал в чайном стакане водку с коньяком:—Ну, дай бог!— и, не моргнув глазом, выпил:—Зело борзо! Старшина с брюшком, борода темно-рыжая, лопатой, хихикнул и ска- зал: — До чего вы крепки, отец Ипат, бог вас храни... Даже удивительно. — А что?